| Ирина | Дата: Воскресенье, 05.10.2014, 20:26 | Сообщение # 13 |
Москва
Российская Федерация | 
Мы с Майклом говорили о Роуз Файн, его домашней учительнице, которая сопровождала «Пятёрку Джексонов» на гастролях. Майкл сохранил привязанность к ней, когда он стал взрослым и помогал ей финансово всю оставшуюся жизнь. Беседа начинается с обсуждения путешествий в самолёте.
МД: Это оставило шрам в моей душе.
ШБ: Что?
МД: Когда турбулентность, а ты летишь и думаешь: мы не выживем.
ШБ: Помнишь ту историю, которую ты мне рассказывал о своей еврейской учительнице?
МД: Роуз Файн?
ШБ: Однажды ты рассказал мне по телефону, что у неё была привычка говорить вам, что если в самолёте летит монахиня, то все умрут.
МД: Она говорила: «Всё хорошо, мы сидим в самолёте, и у нас очень много веры. Я проверяла… в самолёте нет монахинь». Я всегда в это верил.
ШБ: Ты всё ещё ищешь монахинь в самолёте?
МД: Я думаю об этом! Никогда не видел в самолёте монахинь. Она (Роуз Файн) очень мне помогала тем, что держала меня за руку и прижимала меня к себе. После концерта я, бывало, вбегал в её комнату. Мы читали, пили тёплое молоко. Мне это так было нужно. Она всегда говорила мне: «Двери всегда открыты», и оставляла их открытыми.
ШБ: Возможно ли, чтобы человек, не являющийся биологическим родителем, любил ребёнка так же, как любит своего? Ты всех детей любишь так же, как Принса и Пэрис?
МД: Абсолютно.
ШБ: Я всегда замечал в тебе самое удивительное качество. Например, если я говорю: «Принс и Пэрис красивы», ты всегда говоришь: «Нет. Все дети красивы». Ты никогда не даёшь мне хвалить только Принса и Пэрис.
МД: Для меня это так. Я вижу красоту во всех детях. Они все для меня красивы. Я всех их люблю одинаково. У меня бывали споры об этом с людьми, которые не могли с этим согласиться. Все говорят, что своих надо любить больше всех.
ШБ: Хотя Роуз Файн не была твоей биологической матерью, окружала тебя материнской заботой?
МД: Да, и как же я в этом нуждался. Я никогда не был, очень редко был с мамой, когда был маленьким, а у меня замечательная мать. Я вижу в ней ангела, но я всегда уезжал, всегда был на гастролях, мы ездили с концертами по всей Америке, за границу, выступали в клубах – почти всегда были в разъездах. Её любовь мне очень помогла. Мы заботились о ней с Дженет, пока она не умерла. Она умерла не так давно.
ШБ: Как ты думаешь, может быть, мы упомянем её в нашей детской программе?
МД: Да, пожалуйста. Она заслуживает того, чтобы её помнили.
ШБ: Сколько ей было лет?
МД: Она никогда не говорила. Думаю, когда она умерла, ей было за 90. Она говорила: «Когда я от вас уйду, скажу, сколько мне лет». Но когда она ушла, всё равно не сказала. Она была с нами с первого нашего профессионального турне, и пока мне не исполнилось 18. Первое турне было после того, как мы прославились с первым хитовым синглом. У неё были полномочия… скажем, какой-нибудь концерт мог начаться поздно, а она всегда имела право остановить представление, потому что Министерство просвещения не разрешало детям выходить после определённого времени. Но она всегда позволяла, чтобы шоу продолжалось. Она не могла обидеть зрителей.
ШБ: А днём она давала вам уроки?
МД: Ага.
ШБ: Обычные уроки, как в школе? Математику, английский? Она обучала сразу всех пятерых?
МД: Да, всех сразу, по три часа. Она учила и Дженет, всех.
ШБ: Расскажи мне о ней ещё.
МД: Да… Роуз умерла в этом году. Мы с Дженет платили за то, чтобы за ней присматривала сиделка, и за больницу, и если у неё ломался телевизор или электричество, или что-нибудь ещё ломалось в доме, мы оплачивали её расходы. Теперь болеет её муж, так что я забочусь и о нём. Потому что мы чувствовали, что она нам как мать, а о матери нужно заботиться.
ШБ: Ты правда это чувствовал?
МД: Абсолютно. Она была больше чем учитель, и я был так огорчён, что она умерла, а я был очень-очень далеко. Я не мог приехать. Я был в Швейцарии, и Ивви (секретарша Майкла) позвонила мне по телефону и сказала, что она умерла. Я так: «Что? Я в Швейцарии. Я не могу…» Я очень расстроился, но сделал всё, что мог.
Было очень больно, когда я приезжал к ней и говорил: «Миссис Файн, это Майкл», а она говорила: «Ты не Майкл». Я говорил: «Майкл!» А она: «Не говори, что ты Майкл. Ты не Майкл». Что-то происходит с мозгом старых людей, они никого не узнают. Это так больно. Старение – не всегда благородно. Оно печально.
ШБ: Как ребёнок мог бы с таким справиться? Ты постарался сохранить молодость, игривость, всё то, о чём мы говорим. Тебе кажется, что старение – это проклятие?
МД: В какой-то степени, когда тело перестаёт тебе служить. Но когда старый человек впадает в детство, я видел такое, он становится очень игривым, ребячливым. Я очень хорошо отношусь к старикам, потому что у них есть качества ребёнка. Каждый раз, как я попадаю в больницу, я всегда нахожу способ проникнуть в другую палату, чтобы пообщаться со стариками. Как раз пару дней назад я делал это, когда ездил в больницу, а они были так милы, так рады, как мог бы радоваться ребёнок. Они говорят: «Заходи», и мы разговариваем. С ними легко и хорошо.
ШБ: Итак, жизнь – это почти круг. Начинаешь с детства, проходишь через этап взросления, что не всегда безболезненно. В этом множество негативных сторон. Но когда ты подходишь к старости, ты как бы возвращаешься снова в эту невинность, игривость. У тебя появляется больше времени, как у детей. Думаю, поэтому мои бабушка и дедушка так хорошо находят общий язык со своими правнуками.
МД: Старики и дети очень похожи. Они беззаботны, просты, милы. Это почти духовное ощущение. Я не так часто хожу в гости к старикам, как посещаю дома престарелых. У многих болезнь Альцгеймера, они никого не узнают. Но у меня хорошие отношения со стариками. Я люблю с ними разговаривать, они рассказывают столько всего о временах своего детства, какой тогда был мир. Я люблю это. В Нью-Йорке жил когда-то старый еврей, который сказал мне: «Будь всегда благодарен за свой талант и всегда помогай бедным. Помогай людям. Когда я был мальчиком, отец мне сказал: «Вот эту одежду и этот хлеб мы сейчас упакуем, а ты пойдёшь по улице и будешь стучаться в дома, класть на крыльцо пакет и убегать!» Я спросил: «Зачем мне убегать?» И он сказал: «Потому что когда они откроют дверь, мне бы не хотелось, чтобы они испытывали неловкость. У каждого человека есть гордость. В этом и состоит истинная благотворительность»». Я навсегда запомнил эту историю. Это здорово, ведь правда? Он всегда так поступал.
ШБ: А ты жертвовал так, чтобы никто не знал?
МД: Да, я не размахивал флагом. Он (тот человек, о котором рассказывал Майкл) говорил, что настоящая благотворительность исходит из сердца и не ждёт благодарности, и когда он убегал, никто не знал, кто оставил подарок. Было похоже, что Бог оставляет его там, понимаешь? Это прекрасно. Я навсегда это запомнил. Когда я услышал эту историю, мне было лет 11. Помню, он был добрый старик, этот еврей.
В иудейской религии высшей формой благотворительности является та, при которой дающий не знает имени берущего, а берущий не знает дающего. Отсюда традиция каждый день откладывать деньги на благотворительность в отдельную копилку или в публичный фонд, откуда деньги затем перечисляются на нужды бедных.
ШБ: Придерживалась ли она (Роуз Файн) иудаизма? Соблюдала ли обряды? Или она была просто еврейкой по национальности?
МД: Что ты имеешь в виду?
ШБ: Воздерживалась ли она от поездок в субботу, ела ли только кошерную пищу, вот в этом смысле?
МД: Я не помню. Она много рассказывала мне о еврейском народе. Не знаю, ела ли она кошерную пищу, но я всегда за неё переживал, потому что у неё был очень больной сын. Он был доктором, рано умер, и я помню, какой потухшей и печальной была она в день его смерти. Он был прекрасным врачом, окончил Гарвард, был таким высоким, красивым. Он был очень таким интеллектуалом. Не могу представить, как тяжело потерять такого сына. Я вообще не могу представить, как это – потерять ребёнка.
ШБ: Узнал ли ты от Роуз Файн что-нибудь об иудаизме?
МД: Она рассказывала о еврейской культуре. И я никогда не забуду, как в детстве мы поехали в Германию, а она как-то очень притихла. Я спросил: «Что случилось, мисс Файн?» Знаешь, дети ведь чувствуют, если что-то не так с матерью. Она сказала: «Мне здесь не нравится». Я спросил: «Почему?» Она сказала: «Здесь пострадало множество людей». Тогда я впервые узнал о концлагерях, от неё, раньше я об этом не знал. Никогда не забуду это чувство. Она сказала, что там ей было холодно. Замечательный человек. Она познакомила меня с удивительным миром книг и чтения, и я был бы другим, если б не она. Я ей многим обязан, поэтому и посвящаю новый альбом ей.
ШБ: Как ты думаешь, она относилась к тебе, как к сыну?
МД: Она называла меня сыном. Каждый раз, когда мы входили в самолёт, люди видели семерых чёрных детей и чёрного отца, все с большими афро на головах, и с ними маленькую пожилую еврейку. Некоторые останавливали её и спрашивали: «А вы им кто?» И она говорила: «Я мама». Она каждый раз так отвечала, и от неё отставали. Замечательно. Она была необыкновенная. Я не мог без неё.
ШБ: Её любовь была безусловной?
МД: Да.
ШБ: Как ты думаешь, безусловная любовь может быть между двумя не связанными родством людьми?
МД: О Боже, да конечно! Думаю, у неё я этому и научился, я видел эту любовь, ощущал её. Не имеет значения ни кровное родство, ни цвет кожи, ни вера. Любовь есть любовь, она разрушает любые барьеры, ты её просто чувствуешь. Я её вижу в глазах детей. Когда я вижу детей, они как маленькие беспомощные щенята. Такие хорошие! Как можно их обижать? Они так удивительны.
ШБ: Она умерла в этом году. Значит, ты ещё скорбишь. Как ребёнок справляется со скорбью? Ребёнок живёт в раю, совершенном мире, который мы пытаемся себе лишь представить. Позже взрослые развращаются своими войнами, завистью, цинизмом, и вдруг приходит смерть, а с ней может столкнуться даже ребёнок. Каково твоё отношение к смерти? И как ребёнок справляется с ней?
МД. Да… Мне приходилось сталкиваться со смертью, и это очень тяжело.
Elli Ja с http://www.liveinternet.ru
источник
|
| |
| |
