|
'My Friend Michael'
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:24 | Сообщение # 1 |
Новосибирск
|  купить Frank Cascio 'My Friend Michael'
Посвящается Майклу, моему учителю. Спасибо за то, что был мне отцом, братом, наставником и другом. Спасибо за самые потрясающие приключения, какие только можно себе представить. Я люблю тебя и скучаю по тебе каждый день.
С любовью,
Фрэнк
Принсу, Пэрис и Бланкету – я обожаю вас. Появившись на свет, один за другим, вы принесли в жизнь вашего отца свет, придали ей новый смысл, наполнили его энергией. Вы сделали его самым счастливым человеком в мире. Для него вы были важнее всего на свете. Вы всегда были умными, прекрасными, воспитанными детьми – такими, как он хотел. Я вижу его в каждом из вас и, наблюдая за тем, как вы взрослеете, радуюсь за него. Я надеюсь, что эта книга разбудит добрые воспоминания о вашем отце и той любви, что он чувствовал к вам. Знайте, что я всегда буду рядом.
Фрэнку «Туки» Дилео – прежде всего хочу поблагодарить тебя за то, что ты любил Майкла и оберегал его на протяжении стольких лет. Он очень тебя любил. Я скучаю по нашим обедам около бассейна в отеле «Хилтон» в Беверли Хиллз, по безумным анекдотам и историям, которые ты рассказывал. Спасибо, что был мне наставником и отцом. Я скучаю по тебе и очень тебя люблю.
Поклонникам Майкла Джексона – я написал эту книгу, чтобы показать вам ту сторону личности Майкла, которую вы, возможно, знали, а может быть, и нет. Я надеюсь, что вы сможете оценить того человека, который скрывался за его великими достижениями и талантом. Мне и моей семье посчастливилось смотреть на мир из его окна на протяжении более чем двадцати пяти лет. Мир, увиденный глазами Майкла, был совершенно иным. Майкл был невинным человеком.
Нам очень повезло, что такой человек жил в этом мире. Он был другом не только мне – это был наш общий друг Майкл.
Пролог
Проезжая по темным мощеным улицам итальянского городка Кастельбуоно, я включил телефон. Сообщения полетели друг за другом так быстро, что я едва успевал читать их. Короткие фразы вроде: «это правда?», «как ты?», вспыхивали на экране одна за другой. Я понятия не имел, о каких новостях идет речь, но было ясно, что новости плохие.
В Кастельбуоно, откуда родом моя семья, многие жители содержат два дома: один в городе, где работают, второй – в горах, где отдыхают от забот летом, сажают огороды, ухаживают за фиговыми деревьями. Я провел вечер в летнем доме хозяина того жилища, которое снимал в городе. Он пригласил на ужин меня и еще шесть или семь человек. Я был почетным гостем, ведь если вы прилетели из Нью Йорка, это достаточная причина для жителей Кастельбуоно тепло и радушно пригласить вас в гости.
Это было 25 июня 2009 года. Народу за столом было немного, но, как на всяком настоящем итальянском званом ужине, было в избытке еды, вина и граппы. На время ужина телефон я отключил. На протяжении многих лет я был привязан к мобильнику и потому начал ценить те моменты, когда мне приходилось из вежливости его отключать. Мы с гостями засиделись за столом, вдыхая благоухающий ночной воздух. Наконец, около полуночи, я и несколько моих друзей простились с хозяином и по пыльным горным дорогам, вслед за машиной моего двоюродного брата Дарио, поехали в город, где я снимал дом.
И вот, когда на мой телефон потоком хлынули текстовые сообщения, машина Дарио внезапно вильнула к обочине и резко остановилась. Увидев, что Дарио остановил машину, я тотчас понял: то, о чем я только начал догадываться, читая обрывки сообщений - правда. Я затормозил и остановился позади Дарио. Он подбежал к моей машине, крича: «Майкл умер! Майкл умер!»
Я вышел из машины и пошел по дороге, не зная, куда и зачем иду. Я онемел. Я был в шоке.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я набрал номер одной из самых преданных сотрудниц Майкла, женщины, которую я назову Карен Смит. Может быть, это один из хитрых планов Майкла? Попытка разыграть журналистов или не слишком удачный способ отменить концерты? К несчастью, Карен подтвердила, что услышанное мною - правда. Мы оба плакали в телефонную трубку. Слов почти не было. Мы просто плакали.
Поговорив с Карен, я продолжил идти вперед. Друзья все еще ждали в моей машине. Мой кузен шел следом и повторял: «Фрэнк, садись в машину. Ну же, Фрэнк!». Но я не хотел никого видеть.
«Увидимся дома, - крикнул я и пошел прочь. – Просто оставьте меня в покое».
И вот я остался один. Я ходил взад-вперед по мощеным улицам, светили фонари, стояла глубокая летняя ночь. Майкл, мой отец, наставник, брат, друг. Майкл, который столько лет был центром моего мира. Майкл Джексон умер.
Я познакомился с Майклом, когда мне было пять лет, и вскоре он стал близким другом нашей семьи. Он приезжал к нам домой в Нью Джерси, отмечал с нами Рождество. Ребенком я часто проводил каникулы в Неверленде, со своей семьей или один. Подростками я и мой брат Эдди присоединились к Майклу, чтобы составить ему компанию, когда он путешествовал по миру с турне Dangerous. Пока я взрослел, Майкл был моим другом и наставником, и в восемнадцать я начал на него работать: сначала как личный помощник, затем — в качестве менеджера. По правде говоря, у моей должности никогда не было определенного названия, но в нем всегда присутствовало слово «личный». Я был автором идеи телеконцерта, посвященного тридцатилетней годовщине его творческой деятельности. Я был рядом, когда он работал над альбомом Invincible. А когда Майкл стал жертвой ложных обвинений в совращении малолетнего, я был назван его сообщником, только мне не были предъявлены официальные обвинения. Судебный процесс это тяжелое испытание для любой дружбы.
На протяжении практически всей своей жизни и до самой кончины Майкла — то есть более двадцати лет — я был рядом с ним в том или ином качестве, в радости и в горе, в тяжелые времена и праздники, оставаясь его близким другом и доверенным лицом.
Дружба с Майклом это одновременно обычный и экстраординарный опыт. С самого начала (почти - как ни крути, когда мы познакомились, мне было всего пять лет) я понимал, что Майкл — не такой как все, особенный человек, претворяющий мечты в жизнь. Когда он входил в комнату, все взгляды были прикованы к нему. В мире немало особенных людей, но Майкл был окружен волшебной аурой, как будто он был избран, поцелован Богом. Всюду, где ему доводилось бывать, Майкл создавал нечто незабываемое. Концерты. Поместье Неверленд. Полночные приключения в каком-нибудь отдаленном городке. Он развлекал людей, заполнявших стадионы, и увлекал меня.
В то же время его общество было привычным. Я ценил время, которое мы проводили вместе, но никогда не смотрел на него, как на суперзвезду. Он был другом, членом семьи. Я понимал, что мою жизнь не назовешь обычной. Ее было не сравнить с той жизнью, которую вели мои друзья. Я знал, что это — необычно. Но для меня такая жизнь была нормой.
Неслучайно я спрятался от друзей и близких, узнав о кончине Майкла. С самого начала мои отношения с Майклом были секретом, который я держал при себе; слава обязывала его друзей проявлять осмотрительность. В детстве было нетрудно просто делить жизнь на части. Дома в Нью Джерси, где я ходил в школу, играл в футбол, иногда убирал посуду со столов и готовил в ресторанах, принадлежавших моей семье, была одна жизнь, а другую я вел с Майклом, попадая в приключения и составляя ему компанию. Два мира никогда не пересекались. Я прикладывал к этому все старания.
Начав работать на Майкла, я стал частью секретного мира, и остальная моя жизнь отошла на второй план. Я не рассказывал о том, что происходило на работе, не делился ни каждодневными подробностями дел, которые надлежало выполнить, ни тяжелейшими переживаниями в период ложных обвинений и вакханалии прессы, ни радостными моментами, которые были связаны с помощью детям или написанием музыки.
Жить в мире Майкла это, разумеется, редкая и особая удача, поэтому я оставался его частью до конца. Но осторожность, незаметно для меня самого, отрицательно сказалась на моем характере. С раннего возраста я приучил себя не болтать. Я все держал в себе и подавлял свои реакции и эмоции. Никогда я не был абсолютно открыт и свободен. Я не хочу сказать, что мне приходилось все время лгать — кроме, признаюсь, тех случаев, когда, работая на Майкла, я говорил новым знакомым, что работаю торговым представителем компании Tupperware и чрезвычайно горжусь пластиковой посудой, которую мы производим. Или что моя семья родом из Щвейцарии и мы производим шоколад. Близким друзьям и членам семьи я никогда не лгал, но когда речь заходила о Майкле, я тщательно подбирал слова.
Майкл оберегал свою личную жизнь, то же я могу сказать о себе. Я не хотел привлекать внимания, не хотел, чтобы люди обращались со мной иначе только потому, что я связан с Майклом, и тем более я не хотел быть источником сплетен о нем. Сплетен и без того хватало. Говорить значит выдавать что-то личное. Мне по-прежнему нелегко говорить свободно: прежде чем сказать что-то, я тщательно все обдумываю.
В наших отношениях Майкл играл много ролей. Он был для меня вторым отцом, учителем, братом, другом и ребенком. Глядя на себя, я вижу, как отношения с Майклом сформировали и вылепили меня как личность, с ее достоинствами и недостатками. Майкл был величайшим в мире учителем — для меня и многих поклонников. Сначала я впитывал все как губка. Соглашался со всеми его мыслями и убеждениями и перенимал их. У него я научился тому, что такое терпимость, верность и честность.
Я взрослел, наши отношения развивались, и я начал осознавать все яснее, что он несовершенен. Я превратился в своего рода защитника, который помогал ему пережить тяжелые времена. Я был рядом, когда ему был нужен друг — чтобы поговорить, предпринять мозговой штурм и выдвинуть какую-нибудь идею, просто провести вместе время. Майкл знал, что может доверять мне.
Когда мы с Майклом проводили свободное время на ранчо Неверленд, которое было его фантастическим домом на территории в 2700 акров, парком развлечений, зоопарком и убежищем неподалеку от Санта-Барбары, нам нравилось просто расслабиться и ничего не делать. Иногда он спрашивал меня, не взять ли нам каких-нибудь фильмов, чтобы остаться дома и просто «тухнуть» перед телевизором (у Майкла была особая склонность к подростковым шуткам, связанным с физиологией).
В один из таких дней Майкл сказал мне: «Фрэнк, давай поедем в горы!» Неверленд уютно примостился в долине Санта Инес, территорию поместья окружают горы. Самую высокую Майкл назвал «Кэтрин» в честь матери. На ранчо было множество тропинок, которые вели к вершинам гор, оттуда можно было наблюдать потрясающие закаты. Мы поднялись по одной из таких дорог на гольфмобиле, сели на землю и смотрели, как догорает солнце, окрашивая вершины гор в пурпурный цвет. Тогда-то я понял, что такое «гордых гор пурпурный блеск» и «Америка прекрасная» («Америка прекрасная», англ. America the Beautiful — американская патриотическая песня. purple mountain majesties - « гордых гор пурпурный блеск» (пер.Алексея Сергейчука).
Иногда над нами пролетали вертолеты — кто-то пытался сделать фотографии. Однажды в горах нас заметили, и мы удрали, прячась за деревьями. Но в тот вечер все было тихо. Майкл был задумчив, он начал говорить о слухах и обвинениях, которые досаждали ему всю жизнь. Он находил это одновременно смешным и грустным. Сначала он сказал, что не считает себя обязанным объясняться перед людьми, но потом его тон изменился:
«Если бы люди знали, какой я на самом деле, они бы меня поняли», - сказал он, в его голосе было поровну надежды и отчаяния. Некоторое время мы сидели молча. Каждый из нас думал о том, как жаль, что не удается найти способ объяснить людям, что он за человек и как живет, чтобы все по-настоящему его поняли.
Размышляя над тем, почему Майкл оказался в непростом положении, я часто вспоминаю тот вечер. Люди боятся того, кого не могут понять. Жизни большинства из нас похожи. Мы поступаем так, как поступали наши родители или другие примеры для подражания. Мы следуем по безопасному, удобному пути, который легко поддается описанию. Не трудно найти людей, которые жили точно так же, как живем сейчас мы. С Майклом же все было иначе. С ранних лет, живя в семье, а потом один, он следовал своим уникальным путем. Простодушный и по-детски непосредственный, он был вместе с тем сложным человеком. Людям было непросто понять его, поскольку они никогда не встречали никого похожего на Майкла и, скорее всего, никогда уже не встретят.
Жизнь Майкла оборвалась резко и неожиданно. Но и после смерти он остается непонятым. Майкла Джексона — суперзвезду, Короля поп-музыки — будут помнить долгие-долгие годы. Его творчество вечно – это залог глубокой и мощной связи, которая всегда будет существовать между ним и миллионами людей. Однако легенда скрыла от глаз живого человека, который потерялся на ее фоне.
Эта книга рассказывает о том, каким Майкл Джексон был человеком. Она о наставнике, который научил меня чертить «мысленную карту». О друге, которому нравилось кормить животных конфетами. Об озорнике, который маскировался и прикидывался прикованным к инвалидной коляске священником. О благотворителе, который в частной жизни старался быть таким же щедрым, каким был на публике. Словом, эта книга – о живом человеке. Я хочу, чтобы Майкла увидели таким, каким знал его я, чтобы его поняли и оценили красоту его личности, которую я любил, со всеми его дурачествами, добротой, сложностями и несовершенствами.
Я очень надеюсь, что, читая эту книгу, вы отбросите в сторону скандалы, слухи и злые шутки, которые окружали Майкла в последние годы его жизни, и увидите его моими глазами. Это – наша история. История о том, как мне случилось взрослеть рядом с парнем, лицо которого было одним из самых узнаваемых в мире. История обыкновенной дружбы с необыкновенным человеком. Наша дружба началась просто, развивалась и менялась вместе с нами, боролась за выживание, когда нас разделяли люди и обстоятельства, но самое главное – она выжила.
Майкл был исключительным существом, он хотел дарить миру все самое лучшее. Я хочу рассказать вам о нем.
спасибо
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:28 | Сообщение # 2 |
Новосибирск
| Часть 1.
Клуб "Applehead".
Глава 1. Новый друг
спасибо
Однажды холодным осенним днем я – тогда еще четырехлетний мальчик – сидел в нашей семейной гостиной и играл с литым игрушечным лимузином. Я был одержим этим лимузином – так, как обычно дети одержимы любимыми игрушками, поэтому, когда отец сказал мне, что в тот день мы поедем к нему на работу знакомиться с его другом, меня больше всего заботило, разрешат ли мне взять с собой машинку, крепко зажатую в моем маленьком кулачке. Я никогда не слышал о Майкле Джексоне и не обратил особого внимания на произнесенное отцом имя человека, с которым мы собирались встретиться. Я просто был счастлив, что мы куда-то едем, и горд тем, что могу сопровождать отца на работу. Покуда мне можно было взять с собой мой игрушечный лимузин.
Конечно, я и понятия не имел, что эта встреча окажется судьбоносной и станет поворотным моментом в моей жизни. Почему-то я до сих пор ясно помню тот день, вплоть до того, во что был одет: на мне были темно-синие брюки, голубой свитер, галстук-бабочка и маленькие коричневые туфли с дырочками спереди. Знаю, необычный наряд для четырехлетки – во всяком случае, в последнее столетие. Но меня всегда одевали безупречно, ведь мой отец родом из Италии, мировой столицы мод. Волосы я носил короткие и прямые – опрятный элегантный ребенок, влюбленный в лимузины.
В то время мой отец работал в Hemsley Palace – пятизвездочном отеле с элитной клиентурой в Манхэттене. Отец был генеральным управляющим и отвечал за башни и номера-люкс – роскошные апартаменты, предназначавшиеся для особо важных гостей. Мне отель всегда казался волшебным местом. Может быть, из-за живой энергии людей, которые проходили через него – каждый со своей уникальной и важной целью. Тогда я еще не в состоянии был постичь все, что происходило вокруг, но уже чувствовал пульсирующее в воздухе волнение. По сей день я помню особый запах лобби и волну возбуждения, что он во мне вызывал. Я обожаю отели.
Мы с отцом поднялись на лифте и прошли к комнате для гостей, где нас поприветствовал человек, которого я позже узнаю как Билла Брея, начальника охраны Майкла Джексона. Билл Брей в некотором смысле выполнял для Майкла роль отца. Он работал с Майклом со времен Мотаун и оставался его доверенным советчиком на протяжении многих лет. Билл был бородатым афроамериканцем ростом примерно шесть футов два дюйма, и когда мы увидели его в тот день, на нем была шляпа наподобие фетровой. На его шее сзади складками лежала кожа, и в поведении была эдакая «кантри»-манера. В последующие годы я не раз наблюдал, как Майкл, идя позади, передразнивал его неспешную чванливую походку.
Билл тепло поприветствовал моего отца – мне показалось, что они уже были друзьями. Мы прошли в номер отеля. Комната выглядела нетронутой, как если бы в ней никто не жил. На самом деле, зная теперь о привычках Майкла, я понимаю, что остановился он не в этом номере: эту комнату он снял специально для встречи, потому что не знал нас достаточно близко, чтобы приглашать к себе. Хотя Майкл часто искал встреч с людьми, он всегда создавал слои защиты между собой и теми, с кем знакомился.
Майкл поднялся со стула, приветствуя нас. Мне он не показался каким-то особенным. В свои четыре года я делил людей на категории только по одному признаку: были ли они взрослыми, большими детьми или детьми как я.
– Эй, Джокер, – сказал Билл. – К тебе пришел Доминик с сыном.
Позже я пойму, что Билл звал Майкла «Джокером» (от англ. joker – «шутник») по той очевидной причине, что Майкл постоянно подшучивал над окружающими.
Майкл одарил меня широкой улыбкой, снял темные очки и пожал мне руку. В свои 27 лет он бы всемирно-известным исполнителем, и его последний альбом Thriller стал самым продаваемым альбомом всех времен – рекорд, который он удерживает и по сей день.
Когда мы расположились, Билл вышел, и мы с отцом и Майклом остались в этой пустынной комнате втроем, беседуя.
– У тебя такой замечательный отец, – сказал мне Майкл. В последующие годы он повторит это неоднократно, и я знаю, что именно благодаря впечатлению, которое произвел на него отец, Майкл пожелал познакомиться с остальной нашей семьей. Мой отец всегда мгновенно располагает к себе людей. Его честность и искренность чувствуются, потому что исходят из самого сердца.
Потом мы с Майклом начали обсуждать мультики. Я рассказал ему, что обожаю «Попая», и мне представилась сомнительная честь познакомить его с «Малышами из мусорного бака» – мы с братом собирали карточки с изображениями героев. Майкл умел разговаривать с детьми: его искренне интересовал мой маленький мир – и должно быть, он мне понравился, потому что я помню, как катал свой игрушечный лимузин через его голову, по плечам и вниз по рукам. Он забрал у меня машинку и занес ее над моей головой, будто аэроплан, издавая при этом звуки самолета.
– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – спросил Майкл.
– Я хочу быть как Дональд Трамп, – ответил я, – но только богаче.
Отец засмеялся:
– Представляете?
– Дональд Трамп не такой уж богатый, – заметил Майкл.
Потом отец попросил разрешения нас сфотографировать. Я взобрался к Майклу на колени, изогнул руку вокруг его подбородка и улыбнулся. Мы сделали фото.
Вот так я впервые встретил Майкла. Спустя годы он будет показывать людям эту фотографию со словами: «Представляете, это Фрэнк!» Расслабленная небрежность снимка – наши улыбки, локон темных волос, выбившийся на лоб Майкла, – предрекли значение, которое это событие будет иметь для меня в перспективе.
В тот день мы провели с Майклом около часа. На прощание он сказал, что позвонит, когда снова приедет в Нью-Йорк, и с удовольствием увидится с нами еще раз.
На обратном пути в Нью-Джерси в машине отец обернулся ко мне на заднее сидение и произнес:
– Ты и понятия не имеешь, с кем только что познакомился…
***
Та моя первая встреча с Майклом случилась благодаря тому, что он был признателен моему отцу. Когда Майкл останавливался в отеле Palace, отец всегда относился к нему со вниманием – в этом заключалась его работа, а отец выполнял свою работу хорошо. Он всегда следил, чтобы любимый номер Майкла был свободен к его приезду. Если Майкл хотел танцевальное покрытие в комнате, отец проверял, что его вовремя установили. Когда в отеле отдыхал Грегори Пек и Майкл пожелал с ним познакомиться, отец это устроил. Он контролировал безопасность входов и выходов для Майкла. Он был внимателен даже к мельчайшим просьбам, таким как, например, особая еда. Он очень старался, чтобы Майкл получал, все, что ему потребуется или захочется.
Майкл знал, что всем этим занимается мой отец, и в конце концов сказал Биллу Брею, что желает познакомиться с Домиником. Билл Брей организовал для них встречу. Когда они немного узнали друг друга, отец нашел Майкла чрезвычайно сердечным, любезным и скромным человеком. В то же время, уверен, и Майклу было комфортно с моим отцом, потому что он видел, что интересен Доминику не из-за своей знаменитости. Отец не благоговел перед его славой. Люди всегда испытывали к отцу расположение за его искренность. Вся его манера поведения показывает, что он видит в людях людей. Он слушает, не вынося суждений, и помогает, не ища личной выгоды. В мире Майкла такое отношение встречается редко, поэтому он начал видеть в моем отце друга. Он не стал просить ничего из обычного списка развлечений, которых желали звезды,– вместо этого он захотел побеседовать с Домиником и узнать его как человека. Сам отец не искал такой близости с важными персонами, проживавшими в отеле. Это Майкл инициировал дружбу, и конечно, отец был польщен такой честью, хотя она и была вполне заслуженной. Дружба крепла и постепенно переросла в товарищество, преданность и доверие на всю жизнь.
Конечно, для меня в четыре года встреча с Майклом Джексоном не значила ничего особенного. Я понятия не имел, кто он такой. Я не знал, что такое Thriller, лунная походка или Jackson 5, и даже если бы кто-то рассказал мне, едва ли проявил бы интерес. Я не особенно увлекался телевизором, а музыку слушал только ту, что мама ставила в машине. Я был самым обычным малышом из Нью-Джерси – ну, не считая, разве что, галстука-бабочки. Мы с другом Марком Дельвеккио строили крепости у дороги и обстреливали проезжающие машины водой из пистолетов. Я обожал гонять мяч, играть в лесу, лазать на деревья и вымазываться в грязи. Я любил игры на воздухе. Я был счастливым и беззаботным. Мне нравился любой новый человек, проявлявший интерес к моим интересам. У меня не было предубеждений, и я не выносил суждений. Майкл был другом моего отца и на пару десятков лет старше меня, но когда он обращался ко мне, он говорил не как взрослый говорит с ребенком. Он разговаривал со мной, как друг говорит с другом. Мы вместе играли, и долгое время эта простая основа служила достаточным базисом для нашей дружбы.
Две-три недели спустя после нашей первой встречи отец привез меня, моего младшего брата Эдди и нашу беременную маму в отель, чтобы снова встретиться с Майклом. Это были единственные два раза, что я видел его, перед тем как однажды ночью, когда меня уже уложили спать, в нашем доме в Хоторне, Нью-Джерси, раздался звонок. Хоторн был скромным городишкой, и мы жили в маленьком доме. У нас с братом была на двоих одна спальня с двумя кроватями, разделенными маленьким комодом. Я помню, как лежал в постели, гадая, кто это может звонить в дверь посреди ночи. Было слышно, как отворилась боковая входная дверь, и мгновения спустя к нам в комнату заглянули родители. С ними пришли двое мужчин: один из них – Билл Брей, второй – Майкл Джексон.
Ночной посетитель в нашем доме был явлением редким и исключительным. Мы с братом вскочили поприветствовать гостя, и я бросился доставать нашу впечатляющую коллекцию Детишек с Капустной Грядки и карточки «Малышей из мусорного бака», чтобы показать их Майклу. Потом родители велели нам продемонстрировать, как мы учимся играть на пианино. Я не проявил большого энтузиазма, но наиграл мелодию из «Звездных Войн» и «Für Elise». Брат Эдди, который в свои три года уже был более состоявшимся музыкантом, чем я, сыграл тему из «Огненных колесниц». Майкл был восхищен нашим выступлением.
Наверное, было бы преувеличением сказать, что в том возрасте я уже распознал в Майкле что-то необычное, отличавшее его от остальных известных мне взрослых, однако когда он в следующий раз навестил нас, я пожаловал ему то, что считал бесценным даром и одной из величайших ценностей: свою коллекцию карточек «Малышей из мусорного бака». Сначала он отказался принимать подарок, сказав: «Я не могу взять твои карточки!» Но я видел, как очаровала его коллекция, поэтому настоял: «Нет-нет, я хочу, чтобы они были у тебя». Это был мой первый подарок Майклу, и он хранил его всю жизнь (в своем бардаке под названием «гардероб» в Неверлэнде).
С тех пор визиты Майкла стали обычным делом. В то время он бы в турне с Джексонами в поддержку альбома Victory, поэтому часто бывал в Нью-Йорке и взял за правило в каждый свой визит навещать нас. Почему Майкл это делал? Почему самый занятой человек в шоу-бизнесе начал выделять время на с виду ничем не примечательную семью? Наверное, для него мы олицетворяли что-то, чего при всей своей славе он был лишен, и чего, может быть, ему где-то не хватало. Близкая дружба с моей семьей означала, что он мог сбежать в тихий зеленый пригород Нью-Джерси и хотя бы недолго пожить обычной жизнью с обычной семьей.
Что же касается времяпрепровождения с детьми и интереса к игрушкам и мультикам, то для Майкла в этом не было ничего сексуального. Когда он проводил время с детьми, он мог быть собой. Он всю жизнь находился под светом софитов, и люди из-за этого смотрели на него иначе. Но детям было все равно, кто он. Мне – точно было все равно.
В рамках того тура Джексоны дали три концерта на стадионе Giants, и родители сводили нас с Эдди на все три. В начале первого концерта, когда Майкл запел, я взглянул на отца и спросил: «Это тот же Майкл Джексон, который приходит к нам домой?» Тогда я впервые осознал, что в этом приятном человеке, разделявшем мою любовь к мультикам, Детишкам с Капустной Грядки и игрушкам, может быть, есть что-то по-настоящему выдающееся. На сцене он преобразился. Он больше не был похож на нашего друга Майкла. Это был Майкл-суперзвезда.
Время концерта для такого маленького мальчика, как я, было поздним, и мама с папой к таким вещам относились строго. Однако места в ложе на концерт Майкла Джексона были далеко не рядовым событием, и родители хотели подарить нам с Эдди как можно больше памятных впечатлений. Может быть, Майкл был величайшей звездой в мире, и может быть, им льстило состоять с ним в тесных отношениях, но их родительскими решениями двигало совсем не это. Они не были ослеплены Майклом. Да, было здорово узнать его ближе и проводить с ним время, и это было важно. Но по большей части, посещение концертов и остальных мероприятий, на которых мы в итоге побывали вместе с Майклом, было мотивировано дружбой. Это то, что мои родители делали бы для любого человека, которого любят. Отец ценил в Майкле не славу и знаменитость, а его улыбку, искренность, человечность. Он был тронут тем, что Майкл – суперзвезда в мире шоу-бизнеса – завел настоящую дружбу со всей нашей семьей. Моя мать, преданный и отзывчивый человек, узнав Майкла, начала оберегать его и испытывать к нему материнские чувства, так же, как испытала бы к любому доверенному и любимому другу. Она всегда была рядом, особенно когда со временем стала чувствовать, что он нуждается в ее верности и поддержке.
Мои родители придерживаются активной жизненной позиции. Двери их дома всегда открыты для мира, и каждый переступивший порог находит в этом доме тепло и уют. Такие уж они люди. Доминик Касио, мой отец, вырос в южной Италии. Он жил между Палермо и Кастельбуоно – маленьким городком, который я упоминал ранее. Эта деревушка – особое место, где людям не нужно много зарабатывать, чтобы знать цену важным для них вещам. Любовь, семья, религия, еда – вот удовольствия, которые ценятся в Кастельбуоно. Знаю, звучит как клише из фильма о романтике солнечной живописной Тосканы, но такие места действительно существуют. Мой отец вырос там, и хотя мать родилась в Нью-Йорке, ее семья тоже родом из Кастельбуоно.
Когда я рос, на наших воскресных ужинах всегда собиралось больше гостей, чем наша ближайшая (хотя и быстрорастущая) семья. Еще до того, как родились все пятеро детей, для моей матери было обычным делом готовить почти на двадцать человек. Наш дом в Нью-Джерси походил на отель: в нем постоянно появлялись какие-то люди, оставались на ужин, жили у нас днями, неделями, а иногда и месяцами. Неудивительно, что отец был так успешен в Hemsley Palace, – после многолетнего опыта управления нашим «Касио-Палас». Мои родители были центром своих семей и всегда собирали родственников на совместные обеды. Семья для них была на первом месте, и они привили детям такие же ценности.
Думаю, Майкл распознал наши ценности с самого начала. Ему уже было легко с моим отцом, и, познакомившись с остальными членами семьи, он, должно быть, увидел, что в душе мы – сердечные, честные люди, у которых нет иных мотивов, кроме как жить своей жизнью и жить счастливо. Это лучшее объяснение, какое я могу найти тому, почему Майкл влюбился в мою семью: мы никогда не видели в нем Майкла Джексона-суперзвезду. Мои родители не учили своих детей думать о людях в таких категориях. Мы уважали талант и успех Майкла и требования, которые они на него налагали, поэтому приспосабливались к его нетрадиционному расписанию. Мы шли на компромиссы в логистике, но никогда не изменяли себе и не воспринимали его как-то по-особенному. То есть, откровенно говоря, мне важнее всего было то, что он – взрослый, которому нравятся Детишки с Капустной Грядки и мультики. Черт с ней, с суперзвездностью: вот это было круто!
***
Следующие несколько лет такие отношения и сохранялись у нас с Майклом. Если поздно ночью раздавался звонок, мы с Эдди знали, что это он. Мы просыпались, бежали к нему обниматься и показывать свои новые игрушки и выученные фокусы. Вся семья разговаривала одновременно, приветствуя его как любимого родственника, прилетевшего издалека поздним рейсом.
Я никогда особенно не любил спать. Часто по ночам я шатался по дому, шпионя за родителями и исследуя темные загадки мира взрослых. Но время от времени я восполнял потерянные часы, отключаясь намертво. Вероятно, это была одна из таких ночей, когда звонок в дверь не разбудил меня. Вместо этого, открыв глаза, я обнаружил прямо перед своим лицом издающего звуки шимпанзе. С хладнокровием, которое сейчас удивительно вспоминать, я предположил, что это всего лишь сон, и спокойно наблюдал, как шимпанзе перепрыгнул на кровать Эдди, чтобы разбудить и его. Потом я осознал, что в нашей маленькой спальне столпились Майкл, Билл Брей, родители и еще один человек – как я позже узнаю, Боб Данн, тренер обезьяны. Было уже за полночь, и шимпанзе, в тот момент пугавший моего брата, был легендарным Бабблзом, любимым питомцем Майкла.
По мере того, как Майкл становился привычной частью моей жизни, я узнавал больше о нем и его музыке. Как-то в первые месяцы, вскоре после знакомства с ним, я заявил воспитательнице в детском саду: «Я умею играть на пианино. Сейчас я буду играть “Thriller”», – и начал стучать по клавишам в уверенности, что моя интерпретация «Триллера» впечатлит класс. Но воспитательница сказала: «Отойди от пианино, ты его сломаешь!»
Примерно год спустя, когда я учился в первом или втором классе, нам дали задание принести в школу что-нибудь важное, о чем можно рассказать историю. Я все не мог придумать, что же принести, пока мама не предложила взять фотографию Майкла. Хотя я по-прежнему воспринимал его как своего друга, я начинал понимать, что люди знали Майкла как кого-то большего, как человека, которого я видел выступавшим на огромной сцене стадиона Giants в свете прожекторов и под гром аплодисментов. И я взял в школу фотографию – ту самую, что была сделана в первый день, когда я познакомился с ним. Мальчик, который выходил передо мной, прошел по классу, показывая ученикам плюшевого медведя. Он рассказал, как зовут медвежонка и чем он особенный. (Простите мне, что я не запомнил подробностей.) Потом встал я и сказал: «Это фотография Майкла Джексона. Он мой друг. Он – певец и артист». Учительница возраста лет шестидесяти подозвала меня к столу и попросила взглянуть на снимок. Вид у нее был слегка изумленный.
– Это настоящее фото? – спросила она.
– Да, настоящее, – ответил я.
Тогда она объявила:
– Класс, это Майкл Джексон. Он очень, очень известный певец.
И хотя я не вполне понимал, почему, я испытал прилив гордости.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:28 | Сообщение # 3 |
Новосибирск
| ***
Когда Майкл жил у нас, одним из его любимых занятий было помогать маме убираться в доме. Он обожал пылесосить. Он рассказывал нам, что в детстве они с братьями и сестрами пели, проводя уборку. Один из братьев пел первый куплет, второй придумывал B-секцию, а третий сочинял припев или, как Майкл его называл, «хук». Потом кто-нибудь из братьев пел второй куплет, а кто-то еще – связующую часть. Так они сочиняли отличные вещи, пока убирались. Во всяком случае, если верить его словам… Я всегда подозревал, что эта история была хитрой уловкой, чтобы мотивировать нас с братом работать. Наши кровати заправляла мама, и в комнате убиралась мама. В этом смысле мы были избалованы. Но Майкл всегда настаивал, чтобы мы ей помогали.
– Вы даже не представляете, какая ваша мама особенная! – говорил он нам. – Однажды вы поймете.
Майкл признавался, что наша мама, Конни, напоминает ему его собственную мать, Кэтрин. Никогда не забуду случай, когда я разозлился на мать и накричал на нее. Майкл резко отчитал меня, сказав: «Никогда не смей говорить так с матерью, никогда! Она тебя родила. Если бы не она, тебя бы здесь не было. И она умрет за тебя. Ты обязан уважать свою мать». Будучи итальянцем, я и так был научен уважать мать, но выговор Майкла придал старому наставлению дополнительный вес, и я принял его слова близко к сердцу.
Больше всего, помимо доброго и заботливого сердца, в моей маме Майкл ценил ее стряпню. Каждый раз, придя к нам в гости, он умолял ее приготовить на ужин фаршированную индейку с картофельным пюре, бататом и клюквенным соусом. Майкл обожал клюквенный соус. И неизменно персиковый пирог на десерт: о персиковом пироге Майкл говорил так, что можно было подумать, будто речь о втором пришествии.
У моего отца и дяди Алдо был ресторан под названием «Aldo’s». Когда мы приводили туда Майкла, мы обедали в приватной комнате, чтобы ему было комфортно и он мог спокойно поесть, не испытывая на себе посторонних взглядов. Но где бы мы ни ели – дома или в «Aldo’s», быть с Майклом казалось нам совершенно естественным. Забавно то, что никто из нас никогда толком не говорил о нем с другими людьми. Мы любили его, но в то же время всегда оберегали. Он был одним из нас.
[img]http://pics.livejournal.com/morinen/pic/001pa8gg/s640x480[/img]
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:31 | Сообщение # 4 |
Новосибирск
| Глава 2. Ранчо
В те ранние годы моей начальной школы Майкл регулярно, хотя и зачастую неожиданно навещал дом нашей семьи в Хоторне. В 1987-м, когда мне было семь лет, вышел его седьмой альбом Bad. Майкл прислал нам копию альбома до официального релиза, мы сходили на концерт и посмотрели всей семьей по MTV видео “Man in the Mirror”, когда оно только вышло (после этого я смотрел его миллион раз – это было в те старые добрые времена, когда канал MTV показывал видеоклипы нон-стоп). Bad был продан тиражом более 30 миллионов копий и пользовался огромным глобальным успехом. Майкл был на вершине мира.
В течение следующих нескольких лет при каждой встрече Майкл играл нам песни, над которыми работал в тот момент, спрашивал наше мнение и знакомил нас с новыми направлениями своей музыки. Когда через четыре года после Bad в наш почтовый ящик прибыл альбом Dangerous, я с удивлением обнаружил, что некоторые из песен, которые я слышал от Майкла, не были включены в альбом – например, трек “Turning Me Off” и еще один под названием “Superfly Sister” (он был издан позже на альбоме Blood on the Dancefloor). Dangerous продавался еще быстрее и лучше, чем Bad. Мировая база поклонников Майкла росла, и мои знания о его музыке постоянно расширялись, хотя мои друзья по большей части оставались в неведении о Майкле Джексоне. Мы все еще были в том возрасте, когда в основном перенимали музыкальные вкусы своих родителей, а родители моих друзей не увлекались Майклом. С моими же родителями была другая история: Майкл считался членом семьи, и я гордился каждым его успехом. В 1993 году наши отношения вышли на новый уровень, когда он впервые пригласил мою семью к себе домой на ранчо Неверлэнд.
К тому времени я уже несколько лет знал, что Майкл строит жилье в Калифорнии. Надзирая за строительными работами на ранчо, он часто говорил нам: «Вы должны побывать в Неверлэнде. У меня есть кинотеатр, зоопарк, аттракционы. В Неверлэнде нет правил. Там можно делать все, что хочется, просто отдыхать и быть свободным». Я и понятия не имел, что меня ждет. Ни малейшего понятия.
Реальность оказалось такой, какой я даже предположить никогда бы не смог. Когда моя семья впервые поехала в Неверлэнд в весенние каникулы, мне было двенадцать. К тому времени все мои братья и сестры уже родились: родители взяли меня, Эдди, брата Доминика, сестру Мари Николь, младшего брата Алдо – еще младенца – и двух наших кузенов, Даниэль и Алдо. Наша семья часто путешествовала, даже с детьми, потому что родители считали обязательным регулярно навещать родных в Италии, но в Калифорнию это была наша первая поездка. Я не представлял себе, какой именно будет Калифорния. Майкл сказал: «У меня есть колесо обозрения», и когда самолет пошел на посадку, я в полнейшей наивности выглянул в окно, ожидая увидеть колесо прямо на аэродроме. Мне было невдомек, что ранчо находится в двух часах езды к северу, возле Санта-Барбары.
Прибыв в Лос-Анджелес, мы провели день в парке Universal Studios, но на этом наша обычная туристическая программа окончилась. Следующим утром, ближе к полудню, супердлинный черный лимузин Майкла забрал нас из отеля, чтобы отвезти в Неверлэнд. Позже, став взрослым, я привыкну к этому маршруту, но когда я был маленьким, мне показалась, что дорога занимает целую вечность. Мы, дети, (кроме малыша Алдо) метались по салону роскошного лимузина как рой мух, пойманных в банку. Когда мы, наконец, прибыли к воротам Неверлэнда, нас встретила охрана. Водитель сказал: «Здесь у нас семья Касио», – и охранник открыл ворота.
Как будто езда из Лос-Анджелеса была недостаточным испытанием на выносливость для шести маленьких детей, от ворот нам пришлось проделать еще немалый путь до дома. Но теперь мы, наконец, попали в Неверлэнд, и это действительно был иной мир. По всей территории разносилась классическая музыка, перемежающаяся с саундтреком из диснеевских фильмов «Питер Пэн» и «Красавица и Чудовище». Кругом были платановые деревья, цветы, фонтаны и акры красивейшего американского ландшафта. Дорога изгибалась между железнодорожной станцией справа и озером слева. Повсюду стояли бронзовые статуи играющих детей, и со всех сторон нас окружали горы. Виды были сногсшибательные. Неверлэнд оказался самым волшебным местом, где я когда-либо бывал. И до сих пор им остается.
Прихожая дома в стиле тюдор была украшена статуями и картинами. Величественные красные дорожки разбегались по лакированным деревянным полам. Менеджер дома, Гайл, провел нас внутрь, мимо блестящей деревянной лестницы и холла в крыло Майкла и дальше по коридору в гостиную. «Мистер Джексон сейчас выйдет к вам», – сообщил Гайл.
Через несколько мгновений появился Майкл. «Добро пожаловать в Неверлэнд, – сказал он просто. Потом добавил: – Чувствуйте себя свободно». В том или ином виде все его гости получали эту инструкцию.
Нас провели в столовую, где персонал сервировал обед, и мы поели вместе, обмениваясь последними новостями. После обеда Майкл устроил нам экскурсию по своему владению. Мы посетили зоопарк, прокатились на поезде и сделали круг на колесе обозрения. Всё на ранчо было в полной работоспособности и под присмотром персонала: смотрители за животными и операторы аттракционов возникали, будто магически сотканные из воздуха, в тот самый момент, когда требовалась их помощь.
Кататься на каруселях в Неверлэнде было весело, но меня всегда больше впечатлял зоопарк. Частный зоопарк - вещь изумительная. У Майкла было несколько работников, присматривавших за животными: были дрессировщики рептилий, отдельные люди, ухаживавшие за медведями, львами и обезьянами, отдельный человек для жирафов и слона, и так далее. Дрессировщики выводили для нас животных, позволяли их кормить и рассказывали об их нравах. В питомнике рептилий жили анаконды, тарантулы, ошейниковая кобра, гремучие змеи, пираньи и крокодилы. Крокодилы питались только раз в неделю и поглощали свежих куриц сразу целиком. Было четыре или пять жирафов. На жирафов и лошадей у Майкла была аллергия – ему приходилось принимать лекарство, если он хотел их потрогать, но я обожал гладить жирафов: вблизи их дыхание почему-то пахло мятой. Моими любимцами были шимпанзе и орангутанги. Они всегда ходили полностью одетыми – в подгузники, рубашки и штаны OshKosh. Шимпанзе почему-то были одержимы мелкими деталями: если, например, у меня была заусеница, они моментально ее замечали, изучали, трогали и целовали. Они пили сок из пакетиков через трубочки и любили конфеты «Jujubes» и «Nerds». Каждую драже они брали отдельно и внимательно осматривали, прежде чем съесть. Не буду утверждать, что конфеты были самым питательным, одобренным обществом по защите животных рационом для зверей, но могу сказать, что маленький медвежонок был совершенно без ума от «Skittles». Он лизал прутья клетки, выпрашивая еще и еще. Ах да, и слоны обожали пить содовую и есть «Starbursts». Как, говорят, домашние животные похожи на своих хозяев, так и звери в Неверлэнде развили пристрастия в еде, подозрительно похожие на вкусы самого Майкла.
Дорога к кинотеатру Неверлэнда отличалась особым изяществом. Посетитель проходил по выложенной камнями тропинке мимо красиво подсвеченного фонтана с танцующей водой, и фоном играла великолепная музыка, как и везде на ранчо. Миновав две пары дверей, вы попадали в театр. Слева от входа располагалась аниматронная выставка героев из «Пиноккио», которую специально для Майкла изготовили работники студии Disney. Внутри можно было заметить фигурку Майкла, одетого в костюм из видео «Smooth Criminal». Фигуры разыгрывали небольшую сценку, в которой голос говорил: «Смотрите, это Майкл!», и аниматронный Майкл оживал, проходя по кругу лунной походкой.
Справа, напротив Пиноккио и Майкла, была представлена аниматронная версия Страшного Серого Волка. А прямо по ходу вас встречал конфетный прилавок мечты, со всеми сортами конфет, известными человечеству. В «буфете» также имелся аппарат по производству мороженого, попкорн-агрегат и любые желаемые напитки. Дома в Нью-Джерси, если аппарат по производству мороженого доставался нам с братьями и сестрами на пару часов субботним днем, это было поводом для большого праздника. Здесь же это был лишь один маленький элемент полноценного сна наяву.
Красная ковровая дорожка вела в кинозал с сотней красных плюшевых кресел. В последующие визиты мы наряжали орангутанга Грейвьярда (от англ. graveyard – «кладбище») и брали его с собой в кино. Он сидел между мной и Майклом, чавкая попкорном и попивая содовую из своей собственной банки. В кинотеатре также были две отдельные спальни – по одной с каждой стороны зала, – так что можно было, если захочется, смотреть кино на регулируемой больничной кровати. За годы своих визитов я не раз отправлялся в театр посмотреть кино поздно вечером и в итоге засыпал там до утра.
Может, Неверлэнд и был по-настоящему волшебным местом, но это не изменило моего отношения к Майклу. В своем доме он был так же скромен, как и в нашем. Я не отождествлял великолепие этого места с богатством или властью – ведь я уже видел Майкла на концерте, где его превращение в мегазвезду было гораздо более впечатляющим.
Может быть, это в ту поездку – точно в одну из них, а их было много – гуляя со мной на гольфмобиле, Майкл заговорил о том, что его Неверлэнд будет музеем, как Грейслэнд Элвиса. Притворно гнусавым голосом экскурсовода он начал рассказывать:
– Справа от нас находится форт для сражений на водяных пистолетах. Майкл выиграл на этом поле множество битв...
– А когда ты планируешь это организовать? – спросил я.
– Я планирую прямо сейчас, – ответил он. – Но его не откроют до моей смерти.
***
В ту поездку мы провели в Неверлэнде три или четыре дня и жили в гостевых бунгало. Это были простые, но изысканные домики в сельском стиле, разделенные на четыре независимых помещения, с полами и мебелью из темного дерева и белым постельным бельем на всех кроватях. В ванной было заказное мыло с выгравированным логотипом Неверлэнда: мальчиком, сидящим на луне. (Похожее лого было у киностудии DreamWorks, но Майкл разработал своего «мальчика на луне» задолго до того, как образовалась DreamWorks. Должно быть, Стивен Спилберг вдохновился идеей, когда был в гостях на ранчо.) В номере Элизабет Тейлор была «королевского» размера кровать. Если я правильно помню, в нашу первую поездку мы с братом жили в Бунгало номер 2 с двумя двуспальными кроватями. Это был чуть ли не единственный случай, когда я ночевал в бунгало – во все свои последующие визиты в детстве я жил в главном доме. Утром, когда мы просыпались, повара готовили для нас завтрак по заказу и приносили его в наши комнаты, либо накрывали в кухне. Они готовы были сервировать еду 24 часа в сутки. По всей территории поместья журчали ручейки. Играла музыка. Мы передвигались по местности на гольфмобилях: от кинотеатра к парку развлечений, от аттракционов к зоопарку.
Родителям на ранчо очень понравилось. Отец сказал, что будто «прошел сквозь врата рая», и что ранчо пробуждает юность и простодушие, спящие в каждом госте. Он расхаживал по владениям, счастливо дымя своей сигарой. Тем временем моя мать, одна из тех суперженщин, что не прекращают работу с утра до ночи, наконец сбавила темп. Неверлэнд был единственным в мире местом, где она могла расслабиться и отдохнуть – особенно в кинотеатре. Время от времени родители даже принимали участие в наших боях на водяных пистолетах.
В течение дня каждый гулял сам по себе, но вечером мы все собирались вместе на общий семейный ужин. Однажды вечером мы устроили ужин в вигвамах. Майкл создал у себя маленькую индейскую деревушку с вигвамами и большим костром. Мы сидели на полу, закутавшись в одеяла, разговаривали и смотрели на огонь. Это было так здорово, что в каждый следующий визит мы обязательно устраивали хотя бы один ужин в вигваме.
Другой нашей любимой традицией было кататься ранним утром на воздушном шаре. Почему-то – должно быть, это было связано с погодой – просыпаться нужно было обязательно на рассвете. Все еще сонные, но возбужденные, мы ехали к специальному месту на территории ранчо, и взбирались на борт шара. И вот вскоре мы уже парили над Неверлэндом, глядя вниз на буйные пейзажи.
Мы с Эдди большую часть времени проводили с Майклом. На ранчо каждый посетитель чувствовал абсолютную свободу и был предоставлен сам себе, но, без сомнения, возможность исследовать Неверлэнд с его создателем, подле него и через его глаза, дополняла волшебство. Нам хотелось быть с ним. Он был духом этого места.
В сказке про Питера Пэна Неверлэнд – это страна, где детям никогда не приходится вырастать. Когда Майкл был ребенком, он жил во взрослом мире. Он работал с пяти лет, ездил в турне. Его время ему не принадлежало. Когда он слышал, как другие дети играют, больше всего на свете ему хотелось присоединиться к ним, но было нельзя. Во взрослом возрасте Майкл, как он сам выражался, тянулся к детству, которого у него никогда не было. Он говорил: «Мне десять лет. Я никогда не хочу вырастать». Конечно, взросление – это часть жизни, но Майкл был намерен заново переоткрыть все то лучшее, что было в его потерянном детстве, и не отпускать его. Ему нравилась мысль о том, что можно сохранить в себе простодушие, радость и свободу. Неверлэнд был отдельным миром, где дети были свободны, а любой посетитель мог отринуть заботы и снова стать ребенком. Как только ты проходил через волшебный портал в Неверлэнд, внешний мир переставал иметь значение.
Майкл продумал Неверлэнд во всех деталях, и здесь постоянно велись работы. Майкл обладал видением – иногда безумным видением – и когда ему в голову приходила идея, он, не колеблясь, принимался проводить ее в реальность. Если он хотел домики на деревьях, он планировал домики на деревьях. Если он решал, что у него должен быть остров с фламинго, чтобы они услаждали взор въезжающих гостей, он насыпал остров и заселял его птицами фламинго. В более поздние годы, когда на ранчо бывали только мы вдвоем, мы гуляли по территории и проверяли всевозможные мелочи. Иногда мы заглядывали в гостевые покои, и если ароматическая смесь была Майклу не по душе, он велел ее заменить. Он подвигал часы на два дюйма левее, чтобы их местоположение было идеальным. Он переставлял мебель. Он любил, чтобы цветы были свежесорванные. Он хотел, чтобы деревья были аккуратно подстрижены. Во время наших неспешных прогулок он давал указания по рации: «Здесь нам нужно больше цветов. И сделайте музыку погромче», или сообщал управляющим, если не слышна фонограмма птиц, поющих безустанные трели. Неверлэнд был его фантазией, воплощенной в жизнь. Он знал в точности, где каждый элемент должен располагаться и как содержаться. Он был художником и перфекционистом во всем, что делал.
Майкл построил Неверлэнд, чтобы разделить его с людьми, в особенности с детьми, и когда ранчо стало более открытым и его начали посещать школы и приюты, Майкл устраивал для своих гостей волшебные визиты. Каждая минута была тщательно спланирована, с самого момента прибытия гостей к воротам. Весь персонал дома выходил и выстраивался на лестнице, чтобы встретить вновь прибывших и поприветствовать их в Неверлэнде. Во время завтрака гости могли вдруг увидеть проходящих за окном слонов (включая Джипси, подарок от Элизабет Тейлор), или разгуливающую ламу.
Поездка в Неверлэнд еще больше сблизила нас всех с Майклом. До того момента он был другом семьи, чьи неожиданные визиты были всегда желанны в нашем доме. Теперь же, на его территории, мы увидели его истинное существо. Неверлэнд олицетворял сердце и душу Майкла, и мы сочли большой честью и привилегией находиться там в его обществе. Когда мы все погрузились в лимузин и отправились в долгий путь назад в аэропорт, никто из нас не мог даже вообразить себе, что однажды мрачная тень затмит эту красоту.
***
Неудивительно, что как только я распробовал Неверлэнд, все, чего мне хотелось, это попасть туда снова. Но у меня были дела поважнее, а именно – закончить седьмой класс. Только когда наступили летние каникулы, родители наконец разрешили нам с братом Эдди вернуться туда на неделю-другую, на этот раз самостоятельно.
Когда мы с Эдди сошли с самолета в Лос-Анджелесе, нас встречал водитель по имени Гари с табличкой, гласившей: «Касио». «Мистер Джексон ожидает вас», – сказал он и спросил, голодны ли мы, – можно было остановиться перекусить чего-нибудь по пути. Может быть, мы были голодны, может быть, нет. Так или иначе, мы ответили отрицательно. Нам хотелось поскорее увидеть Майкла.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:33 | Сообщение # 5 |
Новосибирск
| На тот вечер была назначена церемония American Music Awards 1993 года, где Майкл получал свою первую награду «Международный Артист», поэтому вместо того, чтобы отвезти нас прямо на ранчо, Гари привез нас в тайную квартиру под названием «Укрытие», которая была у Майкла в Сенчури-сити. «Укрытие» представляло собой трехэтажные апартаменты и своего рода мини-Неверлэнд. Там был целый этаж видеоигр – личная игротека Майкла. На стенах весели фотографии кумиров Майкла – Three Stooges, Чарли Чаплина, Лорел и Харди – и рисунки диснеевских персонажей. Конечно, играла музыка. Майкл любил, чтобы играла музыка, – всегда, где бы он ни был.
Когда Майкл нас встретил, ему, казалось, было неловко, что он будет занят получением награды в самый вечер нашего прибытия, и он сказал, что вместо того чтобы оставлять нас в компании одних лишь охранников, он пригласил в гости кузена составить нам компанию. (Майкл, кстати, называл всех, кто был близок к нему, кузенами или троюродными братьями – как если бы ему хотелось быть окруженным одной большой, многочисленной семьей.) «Кузеном» оказался парнишка примерно моих лет по имени Джорди Чандлер.
Я подошел к Джорди и пожал ему руку – он казался хорошим парнем. Это был уже не первый раз, когда я знакомился с другим ребенком через Майкла. Семья Джорди – как и моя – была одной из многочисленных семей, с которыми Майкл подружился (хотя Касио были единственными, кого он звал своей «второй семьей»). Мы, Касио, были более чем рады принимать друзей Майкла. Мы сами были большой семьей, и у нас всегда было место для новых людей. Мне Джорди и его семья показались приятными и ничем не выделяющимися.
Перед тем, как уйти, в тот вечер Майкл обратился ко мне: «Эплхэд, как ты думаешь, что мне надеть на шоу?» Мы как-то посмотрели эпизод «Three Stooges», где Керли или Мо называли кого-то «Applehead», и с тех пор звали друг друга и всех вокруг этим прозвищем. Каждый был Эплхэд. У нас был клуб Эплхэдов.
Я заглянул в гардероб Майкла и выбрал белую футболку с угловым вырезом, черные брюки, ботинки и куртку, которую он надевал на фотосессию для видео «Remember the Time». Когда он вышел в выбранном мною наряде, я чувствовал, что буквально свечусь. Он не изменил ни единой детали.
После отбытия Майкла мы с Эдди и Джорди остались предоставлены сами себе, но развлечение найти было несложно, учитывая, что в нашем распоряжении имелась целая игротека. Я быстро сошелся с Джорди – он увлекался наукой и головоломками, и мне казалось, что это круто. В конце концов мы решили передохнуть от видеоигр, и Джорди отправился со мной на балкон, чтобы побросать шары с водой, целясь в припаркованные внизу машины. Какое-то время это было очень весело. Потом Джорди начал дурачиться с рогаткой. Не знаю, чем он ее зарядил, но определенно не водяным шаром, потому что прежде, чем я успел сообразить, что происходит, он выстрелил, попал в стекло припаркованной машины и разбил его. Черт! Мы спрятались из виду и отползли обратно в квартиру. Охране о происшедшем мы рассказывать не стали. Бедняга Джорди был в отчаянии. Он, как и мы с Эдди, имел страсть к приключениям и забавам, но не был хулиганом. Он шагал по квартире взад и вперед, напуганный, что приедет полиция, и переживал, что Майкл разозлится. Его трясло от страха. Я пытался его успокоить: «Расслабься, не волнуйся. Ничего страшного, никто не рассердится». В конце концов мы пошли в ванную, чтобы он умылся, и после снова взялись за видеоигры – универсальное тонизирующее средство для перепуганного подростка.
Позже вечером, когда Майкл вернулся и мы собрались вместе, мы рассказали ему о том, что произошло. Мне показалось, что так будет правильно. «Вы, ребята, в порядке? Никто не пострадал?» – спросил он. Мы ответили, что мы-то в порядке, а вот насчет машины мы не уверены. Он не разозлился. Только сказал: «Давайте выйдем и посмотрим, там ли она сейчас. Если там, расскажем хозяину, что случилось, и договоримся о замене стекла». Мы вышли на балкон, но машины и след простыл, и никто из нас ничего об этой истории больше не слышал.
В ту ночь мы с братом и Джорди растянули на полу спальные мешки и смотрели фильмы, пока не заснули. Не считая проказы с рогаткой, Джорди был приятным парнишкой, во многом похожим на меня. Я не заметил в его отношениях с Майклом ничего необычного или вызывающего беспокойство.
На следующий день Майкл повез нас в Диснейленд вместе с Джорди, его мамой Джун и сестрой. Я никогда до этого не бывал в Диснейленде, но даже мне несложно было заметить, что из-за нашего сопровождающего к нам относились как к особо важным гостям. На каждый аттракцион мы проходили без очереди.
Майкла, конечно же, узнали все без исключения люди в парке. Он совершенно не прикладывал усилий к тому, чтобы скрыть свою личность. Он даже одет был в свой обычный наряд: темные очки, шляпу, красную вельветовую рубашку, черные брюки и мокасины. То, что носил почти каждый день. Позже, когда я узнал его лучше, я, бывало, прикалывался над ним, пока он одевался. Он стоял перед гардеробом, где было море красных рубашек и черных штанов, и размышлял: «Хм, что бы мне сегодня надеть… М-м, может быть, черные штаны и красную рубашку. Надену-ка я шляпу, просто для разнообразия». А я подыгрывал: «Эй, у меня идея! Почему бы не поддаться безумию и не надеть сегодня что-то совершенно неожиданное?» – и доставал… другого фасона красную рубашку и другого фасона черные брюки, чем те, что он обычно носил.
Так вот, пока мы гуляли по Диснейленду, сотрудники охраны парка образовали вокруг нас защитное кольцо, потому что посетители впадали в безумство при виде Майкла, пытаясь получить автографы и сделать фотографии. Пару раз нам пришлось ехать через парк на машине и заходить на аттракционы со служебного входа, чтобы избежать суматохи, которую подняли фэны. Тут я начал на своем опыте понимать, как к Майклу относятся во всем мире. Но для меня это не имело большого значения. В каком-то смысле это была его работа – просто Майкл делал это, когда бывал на публике.
В конце дня мы уехали на белом лимузине, и если мы думали, что веселье на этом окончено, то глубоко заблуждались! По пути домой мы затеяли масштабное сражение на аэрозолях «Silly String». В конце концов пришлось открыть окна в машине, потому что запах стал невыносимым. В то время я не замечал, что поведение Майкла немного отличалось от того, чего люди ожидали от взрослого человека. Он был таким с тех пор, как я его знал, и – может быть, именно из-за его примера – я не имел привычки проводить четкие различия между детским и взрослым поведением. Даже сейчас у меня бывают моменты ребячества. У всех у нас бывают; у всех должны быть.
Из Диснейленда Майкл привез нас с Эдди, Джорди, его мамой и сестрой на ранчо. В лимузине постоянно играли фильмы, но мы все еще были слишком возбуждены и заняты обсуждением прошедшего дня, чтобы обращать на них внимание. В тот день мы все сблизились друг с другом. Мне было ясно, что Джорди и его семья любили Майкла так же, как моя семья. Они были как будто другой его семьей, и я чувствовал, что это создавало между нами нечто общее. Я не испытывал ревности – я вообще не ревнивый. По правде говоря, я был рад познакомиться с еще одним парнишкой, который воспринимал мои отношения с Майклом без излишней впечатлительности или же подозрительности.
Памятуя о своем предыдущем визите, я ожидал, что дорога будет длинной, но вскоре мы уже были на ранчо. На этот раз мы прибыли ночью, так что нам представилась возможность увидеть, как красиво подсвечивались деревья и водоемы. Играла музыка. Поезд – скорее всего, пустой – весело пыхтел по своей железной дороге. И нас ожидал ужин.
Так как мы приехали без родителей, мы с братом спросили Майкла, можно ли будет остаться с ним в его комнате. Это то, что мы сделали бы на обычной ночевке у друзей-ровесников, а Майкла мы воспринимали, как одного из нас. Конечно, мы знали, что он взрослый, но по ощущениям он был как лучший друг. Ребенок – но ребенок с удивительной властью и средствами. Да у него во дворе был целый парк развлечений! Нам хотелось быть рядом с ним, и Майкл не мог отказать – ни нам, ни кому-либо, кто был ему небезразличен.
Втроем с Эдди и Майклом мы болтали до поздней ночи. Мы лежали на полу перед камином, листая журналы, пока Майкл делился с нами слухами из мира шоу-бизнеса, рассказывая, как он ходил на ужин домой к Эдди Мерфи и как Мадонна пыталась его совратить. Принимая во внимание наш возраст, он постарался деликатно объяснить приглашение Мадонны сопроводить ее в номер отеля, не прибегая к словам вроде «совратить».
– Она… она попросила меня присоединиться к ней в спальне, – на этих словах он закрыл руками лицо. – Я так оробел – я не знал, что делать, – признался он.
– Надо было соглашаться! – сказал я ему. – Я бы сделал что угодно ради ночи с Мадонной!
Я был молод, но уже помешан на девочках. Однако с Майклом дело обстояло наоборот. Он не привык находиться в ситуациях, где от него ожидались романтические чувства или действия. Нет, он не был геем. Он определенно интересовался женщинами, и каждый, кто видел, как он танцует, не мог не признать его яркую сексуальность. Но он был зажатым. Его зажатость отчасти являлась следствием жизни в дороге, которую Майкл вел в детстве. В ту ночь он рассказал нам, как, начиная с пяти лет, был в постоянных турне с Джексонами. Иногда перед выходом Jackson 5 на сцене ставили шуточные номера. Майкл, наблюдавший из-за кулис, видел, как мужчины зачастую плохо обращались с артистками. После шоу они с братом Рэнди прятались под кроватью, пока старшие братья приводили в номер девочек. Когда они начинали хихикать, Джермейн вытаскивал их с Рэнди из-под кровати и вышвыривал из комнаты. Но к тому времени Майкл успевал увидеть и услышать больше, чем положено было ребенку его возраста.
Майкл постоянно рассказывал истории о своих братьях. Некоторые из этих историй он рассказывал с юмором, но теперь мне понятно, что они вовсе не были смешными. Майкл познакомился с сексом в слишком раннем возрасте, и этот опыт оставил глубокие следы на его психике. В результате в том, что касалось женщин, он как будто застрял во времени. Позже, когда его братья женились, члены семьи перестали быть так близки, как раньше, и постепенно это разрушило группу Jackson 5. Вдобавок к своим страхам перед интимностью, Майкл не хотел попасть в ловушку, позволив чему-либо отвлечь себя от музыки.
Начиная с очень раннего возраста первым приоритетом для Майкла шла работа. Он был чрезвычайно профессионален. Он постоянно был в теме. Думаю потому, что за работой он чувствовал себя наиболее комфортно, там он все держал под контролем. Даже когда его старшие браться играли в баскетбол или другие игры, он лишь сидел рядом, наблюдал и напевал мелодии, но никогда не присоединялся к ним (а я полагаю, его бы с радостью приняли, даже если бы это означало неравные команды). Одна из причин – в том, что его отец был против его участия. Он оберегал Майкла больше, чем других братьев. Конечно, это могло быть отчасти и потому, что Майклу, как я не раз наблюдал, на удивление тяжело давался спорт. Я никогда этого не понимал. Вот был человек с самым выдающимся чувством ритма в мире… и он не мог даже как следует провести баскетбольный мяч. А он говорил, что в бейсбол играет еще хуже. Но по сути дела, Майкл не хотел, чтобы что-либо – будь то спорт или женщины – сказывалось на его работе. Став старше, он нередко оставался дома репетировать и ставить танцевальные номера, а когда братья возвращались, учил их этим танцам. Он был самым младшим из Jackson 5, но и самым серьезным.
Позже той ночью разговор зашел о Джорди, который ночевал с мамой и сестрой в гостевых бунгало. Я сказал:
– Ой, он очень-очень классный! Когда в следующий раз приедешь в Нью-Йорк, приводи его к нам в гости.
– Да, надо взять его с собой в Нью-Йорк, он там никогда не бывал, – ответил Майкл.
– А почему Джорди не ночует с нами? – спросил я.
– Не знаю – Джорди у меня никогда не остается, – пожал плечами Майкл. – Но мне нравится, что мы одни и можем посплетничать.
Так мы втроем беседовали у камина часов до двух, а потом решили совершить налет на холодильник и отправились в кухню. Там мы подогрели себе в микроволновке ванильный пудинг (одно из любимых лакомств Майкла), набрали чипсов, апельсинового сорбета, ванильных вафель и пакетиков сока, притащили все это в комнату и не спали до четырех утра, болтая и слушая захватывающие истории Майкла.
Как и всегда в последующие наши визиты, Майкл предложил кровать мне и Эдди и сказал, что сам поспит на полу, но в итоге мы все заснули на полу. Я обожал засыпать под потрескивание гаснущего огня. Начиная с того дня и до тех пор, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы желать уединения, я устраивал себе постель у камина. Позвольте мне сразу прояснить этот момент: хотя «ночевки» взрослого с парой детишек и могут показаться странными, в них не было ничего сексуального – ничего, что было бы видно мне, ребенку, тогда, и ничего, что я мог бы увидеть сейчас как взрослый мужчина, анализирующий прошлое. Они были безобидными. Майкл на самом деле был просто ребенком в душе.
На следующий день мы проспали до полудня. Повар Майкла, Бакки, был знаменит своими бургерами, поэтому на обед мы ели бургеры Бакки с картошкой фри. Потом Майкл объявил: «В вашем распоряжении две тысячи семьсот акров. Будьте свободны. Делайте, что хотите». Он побуждал нас исследовать ранчо самостоятельно, но нам больше всего хотелось быть рядом с ним, и чтобы он показывал нам, что делать. Так что мы провели день в игротеке и носясь по Неверлэнду вместе. Майкл был согласен на любое занятие.
В тот вечер он предложил нам всем поехать в магазин игрушек «Toys”R”Us». Я решил, что нас туда отвезет его шофер, но Майкл сказал: «Нет, я поведу». Мы погрузились в страшный коричневый Dodge Caravan. Я сел спереди, а мой брат, Джун, Джорди и его сестра – сзади. И Майкл Джексон, не снимая своей знаменитой шляпы, повез нас в магазин. «Не могу поверить, что ты водишь машину!» – удивился я. Никогда раньше я не видел Майкла за рулем. Это было то еще зрелище.
Когда мы подъехали к «Toys”R”Us», в магазине горел свет, но двери были заперты. У меня упало сердце. Но тут несколько работников подбежали к двери, отперли ее и воскликнули: «Здравствуйте, мистер Джексон! Заходите!» Нашего прибытия явно ждали.
Магазин был полностью свободен от других покупателей. Ощущение было такое, будто наступило Рождество. Майкл вручил нам пустую тележку и скомандовал: «Вперед, берите все, что понравится!» Мы знали, что это означает: весь ассортимент магазина в нашем распоряжении. Никаких ограничений на покупки не было. Но нам с братом было неудобно просто заполнять тележку игрушками. И Джорди, кажется, разделял наше стеснение. Мы прошлись по рядам, смакуя мысль о том, что магазин открыт для нас. Он был нашим. Но когда дело дошло до фактических покупок, мы выбрали лишь горстку мелочей – ничего безумного. Мы вели себя крайне вежливо. Кроме того, нас ждала масса удовольствий в Неверлэнде. Майкл, тем временем, набил три телеги игрушками, которые хотел купить.
Майкл обожал собирать игрушки. При этом он вовсе не обязательно играл в них, или даже вынимал из упаковок. Но он определенно любил их покупать. В Неверлэнде у него была целая комната, полная нераспакованных игрушек, которые он сохранял как коллекционные экземпляры. Он также внимательно следил за новыми игрушками, появлявшимися на рынке. Его интересовало, что популярно: во что играют дети, почему их привлекают эти конкретные игрушки.
Майкл подходил к большинству областей популярной культуры с таким же пристальным любопытством, как и к трендам в игрушках. Он изучал музыкальные списки Top 10 и следил за книжными списком бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». Отчасти именно так он развил необычайно широкое, даже универсальное чутье на то, что люди хотят видеть, слышать и пробовать.
Я учился у Майкла. Он научил меня преследовать знания. Он побуждал меня учиться. Он наставлял меня быть скромным и уважать родителей, особенно мать. Он предостерегал меня от бурных вечеринок, употребления наркотиков и курения, говоря: «Выпей, расслабься. Но если не можешь уйти домой на своих двоих, ты лузер». Он вдохновлял меня культивировать в себе все самое лучшее. Поскольку он понимал меня, я был восприимчив к его влиянию. В школе я учился не очень хорошо – с самого детского сада я был мечтателем, витавшим в облаках. Но Майкл показал мне, что школа – не единственный способ учиться. Он рассказал, что некоторые из наиболее успешных людей, таких как Томас Эдисон и Альберт Эйнштейн, отличались слабой успеваемостью в школе. Я мог сам обучиться всему, что мне нужно было знать, чтобы стать мастером в выбранной профессии. Что бы я ни делал, Майкл верил в меня. Я мог быть лидером и творцом. Родители видели, какое влияние оказывал на меня Майкл, и в том числе по этой причине поощряли наши отношения.
Когда лето подошло к завершению, мы с Эдди вернулись в Нью-Джерси. Я пошел в восьмой класс, Эдди пошел в шестой. За лето родители переехали, и мы вернулись в новый дом в новом городе. Майкл, тем временем, улетел в Бангкок. Последний год он провел в зарубежном турне в поддержку альбома Dangerous, и теперь, после коротких каникул, пришло время ему вновь отправляться в путь. Мы с Эдди попрощались с ним, но мы и понятия не имели, как скоро вновь увидим нашего друга, как далеко от дома мы при этом будем, и в каком тяжелом положении окажется Майкл.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:35 | Сообщение # 6 |
Новосибирск
| ГЛАВА 3. Прощай, нормальность.
спасибо
В нашем новом доме во Франклин Лейкс, штат Нью-Джерси, влияние Майкла проявилось с еще большей силой. Моему отцу нравились каменные статуи, украшавшие Неверленд, и он пошел и купил похожие, чтобы оформить наш задний двор. Отец любил классическую музыку, которая постоянно звучала на территории Неверленда, и всё на том же заднем дворе он установил акустическую систему, динамики которой были стилизованы под камни. Майкл записал для нас CD-диск с музыкой из Неверленда, и вскоре классические композиции стали постоянными спутниками нашей жизни. Было бы забавно, если бы мой отец еще и завел домашнего питомца - шимпанзе, но так далеко он не зашел.
По словам наших родителей, мы переехали во Франклин Лейкс из-за школы, но все что меня заботило - это была футбольная команда. Я становился старше, и меня считали уже одним из лучших игроков Хоторна. Другой парень, Майкл Пикколи, был лучшим игроком во Франклин Лейкс. На протяжении всего детства ребята из моей команды и команды Майкла Пикколи провоцировали гипотетическое соперничество между нами. Мы никогда не встречались, но знали, что вряд ли понравимся друг другу. А теперь я вторгся на его территорию, и хотя только перешел в восьмой класс, тренер планировал ставить меня на игры со старшеклассниками. Майк был со мной в одном классе, и его так же должны были привлекать к этим матчам. Мы играли бы в одной команде. Об этом ходило множество разговоров в футбольном мире. По крайней мере в футбольном мире северного Нью-Джерси.
Это и являлось на тот момент самыми большими проблемами в моей жизни. А потом, прямо накануне начала школьных занятий, до нас дошли новости, полностью затмившие все мои тревоги, связанные с футболом. В тот день я заглянул в прачечную в поисках рубашки, и моя мама, оказавшаяся там, попыталась что-то сказать, осеклась и, наконец, спросила:
«Ты знаком с мальчиком по имени Джорди?»
«Ага, он, по-моему, классный. Мы как-то зависали вместе в Неверленде», - ответил я. В течение нескольких секунд она обдумывала мои слова, и я видел, что она колеблется. В конце концов мама выпалила:
«Что ж, он обвиняет Майкла в растлении».
Она выговорила эти слова неловко, будто никогда не произносила их раньше. Вполне возможно, так оно и было. Я видел, что мама очень расстроена, но даже не понимал до конца смысла слова «растление». Когда я спросил, она отвернулась к стиральной машинке и, будто не замечая мой вопрос, быстро проговорила: «Майкл когда-нибудь делал что-либо неподобающее по отношению к тебе или тем, кого ты знаешь?»
«Мам, ты о чем?» - спросил я, вдруг замечая, что она плачет.
«Я так переживаю за Майкла», - ответила она.
Глядя на выражение ее лица, я понял - моего друга обвинили в том, что он сделал нечто очень плохое по отношению к Джорди. Я пребывал в абсолютном шоке: сама эта идея не имела для меня ни малейшего смысла. Я провел много времени с ними обоими, и во время моего пребывания в Неверленде Джорди никогда не оставался в комнате Майкла вместе с нами. Ни разу. Никогда я не видел ничего, выходившего за грань допустимого, и ни на секунду я не могу допустить мысль, чтобы что-то подобное имело место. Кроме того, действия Майкла по отношению ко мне или Эдди никогда даже близко нельзя было охарактеризовать как «неподобающие». Вся эта история была совершенно невероятная и неправдоподобная; я просто не мог представить себе Майкла в роли растлителя. Как не мог я представить, чтобы Джорди выдвинул подобные обвинения.
«А с Майклом будет все в порядке?» - спросил я.
«Да, все будет хорошо», - ответила мама.
И пока эти тревожные новости распространялись, я никак не мог выбросить из головы одну вещь, которую Джорди рассказал мне о своем отце во время нашей совместной поездки в Диснейленд и потом еще раз уже на ранчо. Джорди был открытым и добрым мальчиком, и у меня не было ощущения, что он что-то утаивает. В тот вечер, когда мы ездили в магазин игрушек Toys “R” Us, он поделился со мной, что его отец - дантист и амбициозный сценарист по имени Эван - питает в высшей степени невероятную зависть по отношению к Майклу. Он проговорился, что отец полагал, будто близость Майкла к Джорди и остальным членам семьи выглядит ненормально, и что эта дружба становится проблемой для семейства Чендлеров. Обдумывая его слова в свете новых событий, мне припомнилось, как Джорди рассказывал об ужасном взрывном характере Эвана, о том, как тот кричал и расшвыривал вещи в моменты расстройства и гнева.
Оглядываясь назад, нетрудно понять, что Майкл в какой-то момент стал своего рода отеческой фигурой для Джорди, его матери он был очень симпатичен, и это действительно скорее всего способствовало усугублению семейных проблем. Но в тот момент я не мог осознать этой стороны происходящего. Все что я знал, заключалось в моей абсолютной уверенности: обвинения в адрес Майкла ложные, а кто за ними стоял – Джорди или же его отец – не имело никакого значения.
Мама услышала об этих обвинениях из теленовостей. Через несколько дней моим родителям удалось связаться с Майклом, который все еще гастролировал с мировым туром в поддержку альбома “Dangerous”. В своем сообщении они передали, что на все сто уверены в его невиновности, и заверили - если они ему понадобятся, он может полностью рассчитывать на их дружеское плечо. Во время гастролей Майкл всегда пребывал в некой изоляции, и час спустя он прислал ответ факсом. В те дни факс был незаменимой вещью – такая примитивная форма обмена текстовыми сообщениями – и наша семья с помощью него начала переписываться с Майклом, пару раз в день отсылая ему дурашливые рисунки и маленькие послания.
Поначалу Майкл говорил моим родителям, чтобы те не беспокоились за него. Он сказал, что цель этих обвинений обычное вымогательство, и просил, чтобы они не верили всему, что говорится в новостных выпусках. Необходимости пускаться в подробности у Майкла не было. Мои мама и папа уже знали правду. Они верили Майклу вопреки мнениям целого мира, который осуждал его с невероятной яростью, что было настолько же невежественно, насколько и жестоко.
Тем временем мы с Эдди начали посещать нашу новую школу – отличную школу, ради которой наши родители и переехали в этот район. Но спустя всего неделю или две после начала учебного года, еще даже до того как у меня появился шанс взглянуть на этого Майка Пикколи и его хваленые футбольные навыки, раздался неожиданный телефонный звонок от Билла Брея. Он передал моим родителям, что Майкл приглашает всю нашу семью присоединиться к нему во время гастролей в Тель-Авиве.
У мамы был хлопот полон рот с моим братишкой Домиником, которому тогда было 6; сестренкой Мари-Николь, которой было 3; и малышом Альдо. Она никак не могла полететь в Израиль.
Все понимали, если я и Эдди уедем, мы пропустим занятия в школе, а это, безусловно, имело большое значение для наших родителей. Но во-первых и в-главных, у нас был друг, и он нуждался в нас. Кроме того, это была не просто мелкая местная сплетня. Это было событие мирового масштаба. И за счет невероятной известности Майкла Джексона, вред от ложных обвинений, которые уже разнесли по всему земному шару, возрастал в геометрической прогрессии. Мои родители осознавали, что негативные последствия этого скандала могут оказать разрушительное действие как на карьеру Майкла, так и на всю его жизнь. И еще они знали, что наше с Эдди присутствие сможет хоть как-то его подбодрить.
И вот, на следующий после звонка день, мой отец, Эдди и я сели в самолет. Мы летели первым классом в Израиль.
Наше прибытие в Тель-Авив было тщательно организовано. Машина забрала нас из аэропорта и повезла через город. Затем в заранее подготовленном месте водитель подъехал к тротуару и сказал, что теперь мы должны пересесть в другой автомобиль. Мы вышли из нашей машины и сквозь толпу поклонников нас проводили в машину Майкла. Первое, что я сделал, как только влез туда, это крепко обнял его и сказал: «Не волнуйся, мы приехали ради тебя и пройдем через все это вместе».
Майкл улыбнулся и произнес лишь: «Спасибо». Но позже отец поделился со мной, как тот благодарил его за наш приезд. Майкл сказал ему, что никогда не забудет эту поддержу и что пронесет дружбу с нашей семьей через всю свою жизнь.
Так как у Майкла был свободный день, следующие несколько часов мы провели, осматривая местные достопримечательности, а нашим гидом был глава охраны Элизабет Тейлор.
И хотя день был тщательно распланирован, все же не обошлось без пары происшествий. К примеру, когда мы подъезжали к Стене Плача, самое настоящее людское море вдруг окружило нашу машину. Поклонников было не меньше трех сотен. Некоторые прильнули к окнам, пытаясь сквозь тонированные стекла разглядеть нас; другие размахивали подарками для любимого артиста, которые они принесли с собой. В небе кружили вертолеты. Ничего подобного я ранее никогда не видел. Все эти люди были здесь только ради Майкла. Нам не повезло, так случилось, что мы прибыли прямо ко времени общей молитвы, став причиной, мягко говоря, довольно большого перерыва. Майкл и понятия не имел, что это священное время дня, но уже на следующее утро вся утренняя пресса набросилась на него, обвиняя в проявлении неуважения.
Вернувшись в отель, мы с Эдди торчали в номере Майкла, отвлекая и подбадривая его, и смотрели старые фильмы на лазерных дисках. Мой отец периодически заглядывал, проверял все ли в порядке и снова уходил к своему приятелю Биллу Брею. Когда мы смотрели фильм Брюса Ли «Выход дракона», Майкл вдруг поднялся и стал изображать разные приемы каратэ, подражая Брюсу. Он рассказывал нам о каждой детали фильма, комментировал технические моменты всевозможных кадров и объяснял, почему он так боготворит Брюса Ли. Через года я вижу Майкла, внимательно изучающего номера великих шоуменов: от Брюса Ли и Чарли Чаплина до Джеймса Брауна, Фрэнка Синатры, Джеки Уилсона, Three Stooges и Сэмми Дэвиса-младшего. Майкл имел уникальный дар объединять разные приемы, взятые от его кумиров, и перекладывать все это на язык танца. То же самое он проделывал в тот день с фильмом Брюса Ли. Шляпа, перчатка, походка – все это он взял от Чарли Чаплина. В номере на песню “Billie Jean” есть один момент, когда Майкл двигает шеей вперед и вбок, а затем нагибается и совершает странные шаги – это движение он нашел, наблюдая за перемещением тиранозавра Рекса из фильма «Парк юрского периода».
Когда фильм закончился, Майкл сказал: «Брюс Ли был настоящим мастером. Никогда не будет никого, подобного ему. Чем бы вы ни занимались, вы должны совершенствовать свое мастерство. Будьте лучшими в своем деле».
Даже в тот трудный период Майкл открывал мне глаза, хотя я в то время даже и не осознавал этого в полной мере. Он учил меня смотреть на вещи более широко и глубоко, чем я привык. Постепенно, просматривая любое выступление, вместо того чтобы бездумно впитывать лежащее на поверхности, я начинал анализировать элементы искусства, заложенные в его основе.
Но наше общение с Майклом не ограничивалось только изучением тонкостей поп-культуры. Следующей остановкой тура стала столица Турции, Стамбул, где мы поселились в огромном и очень красивом номере отеля. Всякий раз когда мы с Эдди проводили время у Майкла, все заканчивалось играми, подушечными боями и прочей ерундой, но в тот конкретный день в его глазах зажегся особый озорной огонек, и он почти шепотом объявил: «А давайте разгромим номер!»
Идея всем показалась просто превосходной, и прежде чем покинуть Стамбул, Эдди, Майкл и я навели в номере отеля полный хаос. Мы расставили кушетки по всей комнате под странными углами друг к другу; криво развесили картины по стенам; засыпали весь пол лепестками роз. И хотя номер был действительно далек от первозданного вида, нас все еще нельзя было назвать «мастерами своего дела». И тогда Майкл нанес завершающий удар – он вернулся и воткнул в одну из картин столовую вилку.
На следующий день незадолго до концерта мы с Эдди сидели в гримерке и наблюдали, как визажист Майкла, Карен, готовила его к выходу на сцену. Майкл предупредил нас, что Билл Брей очень сердится.
«Билл собирается побеседовать с вами, парни, - произнес он. – Не следовало нам громить номер. Я сказал ему, что это моя вина, и он должен будет обойтись с вами полегче, но все же готовьтесь к разговору».
Пока Майкл был на сцене, Билл Брей действительно появился и дал нам хороший нагоняй за то, что мы натворили.
«Думаю, вы не отдавали себе отчета в том, что теперь нам придется заплатить за тот урон, который вы нанесли, - сказал Билл, внезапно глядя на нас с высоты своего внушительного роста. – Мы не можем позволить себе оставлять номера отелей в таком виде. Это плохо отражается на репутации Майкла». Билл припугнул, что отправит нас домой, и мы с Эдди расплакались. Я чувствовал себя так ужасно, будто это был конец света. Эдди был подавлен ничуть не меньше. Майкл дал ему прозвище «Ангелок», потому что он всегда изо всех сил старался быть хорошим и вежливым. Мы извинились перед Биллом. Мы действительно не хотели стать причиной проблем. Каждый из нас, включая Билла, знал, что инициатором разгрома был Майкла, но все же он хотел, чтобы мы тоже взяли на себя часть ответственности за наши действия.
Не знаю, намеренно ли Билл сделал это или нет, тем не менее, тот суровый разговор стал поворотной точкой в моей жизни. Именно этот момент положил начало моему инстинктивному стремлению защищать Майкла и его репутацию, в случае необходимости даже от его собственных действий. Мы были детьми, это правда, но когда дело касалось некоторых его импульсивных поступков, порой нам приходилось становиться взрослыми. Нужно было каждый раз помнить о последствиях, которые могут повлиять на его имидж, даже когда сам Майкл не задумывался об этом.
По мере того как история с обвинениями семьи Чендлер развивалась, мы говорили с Майклом на эту тему, только в тех случаях, когда он сам поднимал ее. Часто, упоминая случившееся, Майкл делал это в шутливом тоне, и я понимал - он все еще пытается осмыслить тот факт, что этот кошмар действительно происходит наяву.
«Я так много сделал для этой семьи», - говорил он.
Я почти всегда вторил ему гневными репликами, вроде: «Поверить не могу! Как он мог так поступить?»
«Ты не понимаешь, - произносил Майкл в ответ. – Я не виню Джорди. Дело не в нем. Во всем виноват его отец».
Майкл простил Джорди. Он знал, что ребенок не стал бы по доброй воле так безжалостно нападать на него. Он был уверен, что все это исходило от отца. Позже, когда я стал старше, Майкл рассказал мне - Эван Чендлер хотел, чтобы он вложил деньги в фильм, который тот жаждал снять. И первоначально Майклу эта идея понравилась, но его советники были настроены против. Они бездумно и неосмотрительно отказали Чендлеру-старшему, и в итоге вышло так, что Майкл, вовсе не являясь инициатором конфронтации, вошел в число тех, кто отшил его. Он полагал, что именно это, более чем что-либо другое, и завело Эвана Чендлера. (Фильм, сценарий для которого он написал, «Робин Гуд: мужчины в трико», был спродюсирован и снят Мелом Бруксом и вышел в тот же год).
Майкл был крайне расстроен теми обстоятельствами, в которых оказался, но он всегда держал себя в руках, когда мы были рядом. Он помнил, что мы всего лишь дети, и очень тонко чувствовал, чтО мы можем вынести из этого опыта и какой эффект это может возыметь на наши жизни и на его собственную.
Настал момент, когда моему отцу пора было возвращаться к работе в ресторане и к нашей маме. Поначалу Майкл принял это, но когда настало время отъезда, он пришел к отцу и расплакался.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:35 | Сообщение # 7 |
Новосибирск
| «Знаю, тебе нужно вернуться к работе, - говорил он сквозь слезы. – Но, пожалуйста, я прошу тебя, пускай Френк и Эдди останутся со мной. Мне бы этого очень хотелось. Ты даже представить себе не можешь, насколько мне помог просто факт вашего недолгого присутствия рядом. Я обещаю тебе, Доминик, я позабочусь о них и буду присматривать за ними как за родными детьми».
Мы уже пропустили неделю занятий в школе. И если останемся с Майклом, мы будем путешествовать из страны в страну, завершим европейскую часть турне и затем отправимся в Северную и Южную Америку. Мы не вернемся домой до самого декабря.
Пропуск такого количества занятий ради концертного тура было действительно большим делом, и моим родителям с большим трудом далось это решение. Отец видел, насколько Майкл был одинок. У него не было семьи или друзей, которые сопровождали бы его на гастролях, только команда. А ведь он имел дело, вероятно, с самыми гнусными обвинениями, с которыми только может столкнуться невиновный человек, не важно – известный или нет.
Единственной вещью, которая никак не влияла на решение мамы и папы, были сами обвинения, выдвинутые против Майкла. Люди могут осудить и оспорить решение моих родителей отправить двух маленьких мальчиков и позволить им оставаться наедине с человеком, которого подозревали в совращении другого ребенка. Но для нас само предположение, что рядом с Майклом мы можем находиться в опасности, было совершенно абсурдным. Отец и мама были уверены, что он невиновен. Они знали его достаточно хорошо, дружили с ним долгие годы, и для них он был членом семьи.
Несмотря на то что мои родители отдавали себе отчет, насколько странным он казался окружающим, они хорошо понимали своеобразные черты характера и манеры Майкла. Они смотрели на них с его точки зрения, и с этого угла казалось, что во всем этом есть определенный смысл. Когда Майкл надевал хирургическую маску, люди думали, что он скрывает следы очередной пластической операции. В реальности же в самый первый раз он лишь пытался защитить себя от простуды перед выступлениями; а затем обнаружил, что, одевая маску, он чувствует, будто скрывается и делается менее узнаваемым, (хотя на самом деле это только привлекало к нему еще больше внимания). И в конце концов Майкл превратил обыкновенную хирургическую повязку в своего рода модный аксессуар; его шелковые маски стали шить на заказ. Когда его сфотографировали в барокамере, тут же пошли слухи, будто он спит в ней. В реальности он пожертвовал эту камеру в ожоговое отделение местной больницы. Естественно иногда Майкл просто чудачил и шутил, но мотивы для такого его поведения никогда не были настолько странными, насколько окружающие поспешили сделать вывод.
Для нас Майкл был самым забавным и милым и веселым другом, какого только можно было вообразить. С моими родителями он был застенчивым, добрым, абсолютно зрелым, блестящим и начитанным человеком с интересной, вдумчивой позицией. Мои родители проводили целые вечера в разговорах с ним, узнавая у него много нового. Они считали, что он оказывает на нас хорошее влияние.
Кроме всего прочего, мама и папа знали, какой Майкл на самом деле. Они знали о том, насколько ответственным и любящим он был, и абсолютно доверяли ему, его персоналу и сотрудникам охраны. Отец уже провел достаточно времени с нами во время турне, поэтому он был лично знаком с командой и знал примерный график. Также у него были близкие и доверительные отношения с Биллом Бреем, который руководил охраной. За много лет между ними был достигнут высокий уровень доверия и уверенности, что мы будем в безопасности.
Мой отец с большим трепетоми жаром опекал свою семью. Мы значили для него все, и он никогда бы не поместил нас в потенциально опасную ситуацию. Он придерживался позиции, что педофилов следует не то что сажать в тюрьму, а сразу отдавать волкам на съедение (в конце концов, не забывайте, он родом с Сицилии). И если бы у него и мамы было хоть малейшее сомнение насчет невиновности Майкла, пусть самое крошечное, поверьте, ни я, ни мой брат не задержались бы там ни на минуту.
Я хочу, чтобы мои слова были предельно точны и ясны, так чтобы любой прочитавший эту книгу понял: любовь Майкла к детям носила абсолютно невинный характер и была в корне неверно интерпретирована. Возникало ощущение, что люди не могли или не хотели увидеть и принять все положительные качества этого невероятного человека; они без конца задавались вопросами – ну как такое возможно, что величайший певец и танцор на свете получает удовольствие, проводя целые дни с детьми? Как он мог писать и исполнять такие взрывные сексуальные, сложные песни и в то же время иметь абсолютно чистые и невинные отношения с детьми, которыми постоянно окружал себя? Как он мог совершать столько эксцентричных поступков, которые казались ненормальными для окружающих – пластические операции, экстравагантные покупки, скрытность – и при этом не быть «ненормальным» в других, более обидных и непристойных смыслах?
Да, в Майкле сосуществовало несколько разных личностей. Так же как я становился иным человеком, в зависимости от того был ли я дома с семьей или путешествовал с Майклом или возвращался в школу в Нью-Джерси. Мы все надеваем подходящие маски, сталкиваясь с разными сторонами нашей жизни. И если разница между подобными субличностями Майкла и казалась слишком разительной, то это лишь оттого вся его жизнь была более экстремальной, чем чья-либо еще.
Вследствие того тяжкого труда, с которым он столкнулся в детстве, и стремления к совершенству, которым отличался его подход к музыке, Майкл страстно жаждал простоты и невинности, присущей юности – юности, которую он не смог по-настоящему прожить. Он боготворил детство и все, что с ним связано; он дорожил им, и в особенности с помощью Неверленда старался дать возможность другим людям прикоснуться к этому чуду. Но люди не понимали этого, и многие пришли к самому худшему из возможных заключений. Именно это непонимание и стало самой большой бедой в жизни Майкла. Он пронес его до самого своего конца. И поэтому здесь и сейчас я заявляю – я знал истинного Майкла Джексона. Я был знаком с ним с самого детства. И за все это время он не проявил себя никак иначе, чем просто замечательным, идеальным другом. Ни разу он не совершил какого-либо вызывающего подозрение действия; ни разу он не отпустил носящего сексуальный характер комментария. Мои родители были старше и мудрее, чем я и мой брат. Если уж на то пошло, у них и кругозор был шире, и видение глубже. И они доверяли Майклу безоговорочно.
Когда отец обсуждал с Биллом Бреем возможность нашего с Эдди дальнейшего присутствия в туре, тот ответил: «Да, Майкл сейчас очень подавлен. А эти ребята, они помогают ему двигаться дальше». Мои родители знали, что мы станем серьезным источником комфорта для Майкла. Они связались с сотрудниками нашей школы, чтобы уточнить, сможем ли мы выполнять домашние задания с репетитором. И в конце концов мой отец произнес заветные слова: «Можете остаться».
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:37 | Сообщение # 8 |
Новосибирск
| Глава 4. Необыкновенный мир
спасибо
Итак, я и мой брат поехали в турне с Майклом Джексоном. Родители прилетали в разные города на нашем пути, чтобы встретиться с нами, а мы все это время оставались с Майклом — путешествовали, смотрели концерты, отдыхали. Я уже знал Майкла как отца и друга. Ко времени окончания тура мне предстояло узнать его как артиста. Мне также предстояло глубоко сопереживать Майклу, будучи свидетелем битвы, в которую ему пришлось вступить в тот день, когда он был обвинен в растлении малолетнего. Эти обвинения преследовали его всю жизнь.
Прежде чем продолжится в Южной Америке, турне сделало семидневный перерыв в Швейцарии. Папа оставил нас в Гштааде, подруга Майкла Элизабет Тейлор предложила нам воспользоваться принадлежавшем ей шале. Гштаад оказался красивым городком в горах, по его улицам, среди прохожих, бродили коровы, качая большими головами и позвякивая колокольчиками.
В первый наш вечер в шале Элизабет Тейлор мы заказали куриный крем-суп из отеля «Palace», который находился на той же улице. Суп был таким вкусным, что мы стали заказывать его каждый вечер. В шале жила милая старушка, которая заботилась о нас. Она была маленького роста и немного по-стариковски болтлива, и мы забавлялись тем, что реагировали на ее доброту с преувеличенным энтузиазмом. Сжимали ее в объятиях и осыпали поцелуями до тех пор, пока она не начинала смущенно хихикать. Будь это суп или старушки — нам казалось, что впадать в крайности очень весело.
Гштаад дал нам прекрасную возможность отдохнуть от тягот турне. Городок был настолько мал и далек от остального мира, что Майкл мог, во всяком случае, поначалу, свободно прогуливаться по улицам, не прибегая к маскировке, и его никто не беспокоил. Для него это было редким удовольствием. В первый день мы все вместе бродили по городу, заглядывая в магазинчики, восхищаясь и комментируя все, что предлагал нам Гштаад. В какой-то момент мне пришло в голову коллекционировать складные ножи и зажигалки ручной работы. Полагаю, я что-то слышал о швейцарских военных ножах, но ума не приложу, почему я решил, что одного мне будет не достаточно. Как бы там ни было, как только я принял это решение, мы трое всецело посвятили себя его претворению в жизнь. К концу нашего пребывания в городе мы разыскали (а Майкл приобрел для моей коллекции) все имеющиеся в его пределах складные ножи. Что касается зажигалок, мне нравилось поджигать с их помощью клочки бумаги (я был не пироманом, нет - всего лишь мальчишкой-подростком). Позже, когда мы уезжали из Швейцарии, Билл Брэй попросил отдать ему зажигалки. Из соображений безопасности он не хотел, чтобы я брал зажигалки в самолет, поэтому он сказал, что они побудут у него. В итоге я никогда их больше не видел.
К несчастью, Билл Брэй скончался несколько лет назад. Местонахождение моих зажигалок осталось тайной, которую он унес с собой в могилу.
Я никогда не забуду, как во время нашего пребывания в Гштааде Майкл познакомил меня с новой музыкой. Мы всегда слушали музыку вместе. Всякий раз в музыкальном магазине я шел вслед за Майклом, чтобы видеть какие альбомы привлекают его внимание. Я так же видел, как он отслеживал популярные песни на радио, чтобы быть в курсе последних хитов. У него был сотрудник, единственной обязанностью которого было записывать самые популярные в разных странах мира песни недели и отсылать их Майклу.
Мы часами сидели в шале, поглощенные музыкой, а Майкл играл роль диджея, повторяя: «Вы должны послушать эту песню. А теперь послушайте вот эту группу». Мы прослушали Стиви Уандера и всех звезд студии Мотаун. Майкл заставил нас послушать песню Джеймса Брауна «Papa Don’t Take No Mess» – все четырнадцать минут. Мы слушали песню Bee Gees «How Deep Is Your Love» (я до сих пор убежден, что это величайшая песня всех времен). Потом Майкл представил нам Аарона Коупленда, которого считал величайшим композитором двадцатого века. Он познакомил меня с разнообразнейшими стилями – кантри, фолк, классикой, фанком, рок-музыкой. Благодаря ему я даже пристрастился к музыке Барбры Стрейзанд. Я влюбился в ее песню «People». Майклу нравилось засыпать под классическую музыку, особенно произведения Клода Дебюсси.
Я помню, как он включил записи группы, которая называлась «Bread» («Хлеб»). Я не обратил особого внимания на музыку – был слишком увлечен тем, что подшучивал над названием группы: «Хлеб? Что это за название? Может быть, добавить немного масла?» - и тому подобная чушь. Но как только я успокоился на минуту и прислушался, вместо того, чтобы язвить, эта группа стала одной из моих любимых. Я захотел узнать все, что только можно о группе «Bread». Да, «Хлеб» стал солью моей жизни (прошу прощения за дурацкий каламбур).
Майкл часто повторял, что музыка универсальна. Он хотел сочинять мелодии, которые сможет напевать любой человек, и пока мы с ним путешествовали, я то и дело слышал, как люди, не говорящие по-английски, поют «Man In The Mirror», «Heal The World», и в последствие, «Stranger In Moscow». Майкл всегда говорил, что слова песен пишутся сами собой. Главное – мелодия. Музыкант, Брэд Баксер, ездил с нами в турне, и когда они вместе сочиняли музыку, Майкл повторял: «Брэд, играй на фортепьяно как пятилетний ребенок. Если ты сможешь сыграть мелодию, как ребенок, она будет жить вечно».
На второй день нашего пребывания в Гштааде пошел снег, но вечером, на закате, небо очистилось. «Пойдемте загадывать желания на звездах», предложил Майкл. Мы вышли во двор и улеглись на землю, глядя в потрясающе красивое ночное небо. Майкл, с оттенком таинственности в голосе, произнес: «Поосторожнее с желаниями – они непременно сбудутся».
Вдруг поблизости раздался шум. В углу двора показался человек. В доме, кроме нас, никого не было и никого не обрадовало это внезапное вторжение. В мгновение ока Майкл вскочил на ноги и начал кричать, чтобы отпугнуть незнакомца. Он бросил в него перчатку (Имей этот парень больше смекалки, он бы сбежал, прихватив перчатку, и сохранил бы ее для внуков).
Человек поднял руки и крикнул: «Нет, нет, все в порядке!» Оказалось, это безобидный рабочий, который пришел что-то проверить в доме. Но в тот момент мы увидели, что, несмотря на любовь к детским играм и увлеченность всем, что было связано с детством, Майкл считал, что несет за нас стопроцентную ответственность. Он был нашим защитником, и в этой роли никого и ничего не боялся.
Назавтра распространились слухи, что в шале Элизабет Тейлор остановился знаменитый гость, и в городе появилось несколько фанатов. Вечером они собрались около дома и начали петь песни Майкла. Мы подошли к окну и пообщались с ними некоторое время. В этом не было ничего странного: куда бы мы ни поехали, Майкл заговаривал со своими поклонниками. Ему было интересно, откуда они приехали, чем занимаются. Он любил их и, каким бы огромным ни было число поклонников, Майкл никогда не переставал видеть и уважать личность в каждом из них. Толпы фанатов, которые обнаруживали Майкла всюду, где бы он ни был, могли бы расстроить всякого, кто ценил уединение так, как Майкл, но он всегда находил способ проявить уважение, уделяя поклонникам еще больше внимания. Он был открыт людям так же, как и новому опыту, и это был еще один урок, который преподал мне Майкл.
Телохранитель из команды Билла Брэя, Уэйн Нэйджин, приезжал в город – следующий пункт турне - за день до того, как туда прибывали мы, чтобы урегулировать вопросы с транспортом, проживанием и безопасностью. Безопасность была важна. Dangerous был масштабным туром Майкла. Фанаты заранее узнавали о том, что он приезжает. Мы не могли путешествовать без сопровождения полиции. Куда бы мы ни приехали, путь от трапа личного самолета до гостиницы был забит толпами поклонников, как будто жизнь целого города остановилась, чтобы жители могли посвятить себя встрече Майкла Джексона.
В Буэнос-Айресе энергия поклонников, казалось, превзошла все пределы. Когда мы ехали из аэропорта, сотни человек бежали вслед за машиной, стучали в окна, пытались хоть на мгновение увидеть ЭмДжея, прикоснуться к нему. Прохожие на улицах махали нам всю дорогу, словно Майкл был Римским папой. Машина медленно двигалась сквозь толпу. Время от времени Майкл высовывал руку из окна и народ сходил с ума, люди кричали и даже падали в обморок от сознания того, что он был так близко.
Я поддразнивал Майкла, приговаривая: «Знаешь, эти люди падают в обморок вовсе не из-за тебя. Они теряют сознание из-за меня. Ты что, не слышишь, как они кричат: «Фрэээнк, Фрэээнк!» Майкл улыбался и подыгрывал мне со словами: «Да ладно, ты разве не знаешь, кто я?»
Майкл захотел походить по магазинам, но было очевидно, что сделать это и не попасть в гущу толпы поклонников невозможно. Он любил своих фэнов, но, разумеется, не мог общаться с ними постоянно. Ирония судьбы заключалась в том, что его любовь, желание общаться только усугубляли изоляцию. Майкл жил в этих условиях так долго, что они, казалось, никогда его не беспокоили, и я следовал его примеру. Мы развлекались, придумывая, как обойти ограничения. Часто для этого требовалась маскировка, но никакие солнцезащитные очки не могли помочь Майклу скрыть свое лицо. Тогда, в Буэнос-Айресе, мы с братом оделись как два чудака, нацепив забавные шляпы, очки и рюкзаки. Майкл, как всегда, непревзойденный, нарядился прикованным к инвалидной коляске священником.
Во время нашего похода по магазинам Майкл воспылал необъяснимой любовью к конной статуе Наполеона и начал с жаром торговаться с арт-дилером, стараясь выбить самую выгодную цену. Каким бы экстравагантным транжирой ни был Майкл, он получал истинное наслаждение, когда удавалось заключить выгодную сделку. Видеть, как он играет священника, покупая внушительного размера статую за шестизначную сумму… словом, я обожал эти безумные выходки.
Вернувшись в отель, мы с Эдди должны были делать задания, которые нам присылали из школы. Мы должны были выполнить их и отослать обратно. Учителя считали, что нам наняли репетитора и такой репетитор у нас, действительно, был… вот только мы не раскрывали его настоящее имя. Мы практически не сомневались в том, что в школе не поверят, что нашим учителем во время путешествия был Майкл Джексон. Однако, на самом деле, он отдавал этой работе всего себя. Конечно, мы не придерживались школьного расписания – иногда уроки начинались в полночь – но именно Майкл всегда садился и выполнял задания вместе с нами. Когда нам нужно было читать книги, Майкл читал нам вслух, а затем просил пересказать услышанное, спрашивая: «Итак, как зовут главных героев? Чего они хотят? Что это значит?» Так же, как заставлял нас думать над фильмами, которые мы смотрели, Майкл способствовал тому, чтобы мы иначе, чем привыкли, начали воспринимать домашние задания и относились к ним серьезно.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:37 | Сообщение # 9 |
Новосибирск
| Майкл настаивал на том, чтобы помимо выполнения заданий, которые присылали из школы, мы вели дневник нашего путешествия.
«Документируйте это путешествие, - повторял он. – Однажды вы с удовольствием будете вспоминать о нем». В каждой стране он заставлял нас снимать то, что мы видели, узнавать о традициях той или иной страны и записывать увиденное и пережитое. Мы знакомились с разными культурами. Посещали детские дома и больницы. Мы с Эдди начали понимать, что живем в большом, многообразном мире. Только какое-то время спустя я поумнел настолько, чтобы почувствовать благодарность родителям за то, что они позволили нам приобрести этот опыт. Они понимали, что образование это не только чтение, арифметика и письменные упражнения. Они понимали, что нашим учителем будет сама жизнь.
Майкл мог быть нашим наставником, отцом и другом, но на сцене он превращался в другого человека. Мы ходили на все концерты во всех без исключения городах. Иногда я смотрел концерт в пижаме – это было в период, когда я полюбил всюду ходить в пижаме. Пока Майкл распевался, что занимало иногда часа два, мы с Эдди играли, смотрели мультфильмы, ели конфеты в фойе, которое было от пола до потолка забито сладостями. Когда наступало время Майклу выходить на сцену, мы обычно наблюдали происходящее сидя на стульях, которые стояли за кулисами. Иногда мы покидали свои места, чтобы посмотреть шоу на мониторе или поболтать с гримершей, Карен, и костюмером, Майклом Бушем. Но, как правило, каждый вечер я смотрел концерт очень внимательно.
Шоу никогда не надоедало. Я внимательно наблюдал за тем за тем, что делает Майкл, следил за танцорами, которые его боготворили, я видел реакцию публики, что всегда завораживало меня. В каждом городе концерт Майкла вызывал необыкновенный восторг. Для простого парнишки из Нью Джерси видеть такой выброс энергии было в новинку. Я осознал, что люди могут объединяться, разделяя общие мысли и эмоции, не говоря друг другу ни слова. Майкл и его музыка обладали особой силой, которая меняла людей и соединяла незнакомцев. Концерты Майкла вызывали у меня ощущение, что мир стал меньше, теплее и гармоничнее.
Мне очень нравилось наблюдать за фэнами из-за кулис: множество людей кричали, плакали, падали в обморок, жадно ловили каждое движение своего идола. Я сидел там и думал: это богоподобное существо, которому они поклоняются – тот же парень, который помогает мне делать уроки. Нередко я задавался вопросом, как получается, что в первом ряду на каждом концерте, в каждом городе стоят одни и те же люди. Откуда у них средства на то, чтобы бросить работу и повседневные заботы и следовать за артистом из одного города в другой? Те из нас, кто был частью турне, летали из страны в страну на шикарных частных самолетах, но как этим фэнам удавалось добраться до города и успеть на концерт? Среди них был один поклонник по имени Джастин, которого мы называли Вальдо, в честь персонажа детской книги «Где же Вальдо?», потому что, если приглядеться, его можно было найти в любой толпе.
Последней песней шоу была «Heal The World», и всякий раз, когда Майкл исполнял ее, к нему на сцену выходили дети, одетые в национальные костюмы разных стран мира. Мы с братом откапывали костюмы разных народов, натягивали их прямо поверх одежды и выходили на сцену вместе с остальными детьми. Мы придумали дурацкий танец, который назвали «Хаус», потому что на этот танец нас вдохновил Скотт Шаффер, слуга Майкла, которого прозвали «Хаусом». Нам нравилось подшучивать над Хаусом. Мы стучали в дверь его гостиничного номера со словами: «Хаус, у нас к тебе дело». Он открывал дверь, и мы бомбили его подушками. Поверьте, это очень смешно, когда вам тринадцать.
Увидев как Хаус танцует, мы создали совершенно уникальный танец, на который нас вдохновила его техника. Перед началом концерта мы обычно говорили: «Хаус, сегодня вечером мы исполним для тебя танец твоего имени». И вот, недолгое время спустя, Майкл, Эдди и я исполняем этот танец на сцене – он заключался, главным образом, в том, чтобы переминаться с ноги на ногу в абсолютно идиотской манере. Одно дело – видеть, как на сцене странно танцуют два подростка, но что мне по-настоящему нравилось – это то, что Майкл, величайший в мире танцор, забывал на время о многочасовых репетициях, чтобы исполнить такой глупый танец на виду у десятков тысяч людей. И все ради того, чтобы рассмешить одного парня.
Как бы ни были смешны эти шутки для своих, ни один фрагмент шоу не мог сравниться с тем моментом, когда Майкл исполнял «Billie Jean». Майкл был моим другом. Он помогал мне делать уроки. Мы дрались подушками. Но когда он пел «Billie Jean», превращение вызывало трепет. Едва услышав звук ударных, я практически впадал в транс, пожирая глазами каждое движение Майкла.
Блистательным исполнение Майклом этой песни было отчасти потому, что оно казалось простым, не требующим особых усилий. Но я видел, что за этой простотой скрывается глубокое понимание Майклом того, что такое композиция и как надо рассказывать истории. Исполняя любую из своих песен, Майкл четко понимал, что именно он хочет показать, довести до зрителей, что намеревается дать им. Во время выступления это стремление пропитывало каждую частичку его существа; он сам становился песней. Лучше всего это видно на примере «Billie Jean», но это есть и в «Thriller». Помимо музыки, танца, вокала, публики на стадионе, присутствовало ощущение энергии и волшебства, оно пронизывало отдельные элементы представления. Результат превосходил каждое из слагаемых, он был масштабнее и уникальнее, чем все, что кто-либо, включая меня, мог себе представить. Публика чувствовала, насколько великолепным было представление Майкла. Каждый момент исполнения «Billie Jean» вел к этому единственному мгновению, словно все предыдущие исполнения Майклом этой песни были лишь подготовкой к тому, чтобы явить ее публике именно в этот вечер. Майкл и его искусство были единым целым.
Это превращение было искусством, в котором Майкл практиковался и которым овладел в совершенстве. Он говорил мне: «Если ты хочешь что-то сделать, сказать или показать миру — вообрази это и оно обязательно станет реальностью». Майкл проповедовал о том, что нужно использовать энергию вселенной задолго до того, как были опубликованы книги вроде «Секрета». Он говорил, что я могу достичь чего угодно, если верю в это. Я стараюсь применять эту философию ко всем аспектам своей жизни. Зная, чего хочу, я полностью представляю себе конечный результат. Таким образом, вся энергия, которую я прикладываю, двигаясь к цели, помогает мне сфокусироваться и смотреть в правильном направлении: на конечный результат.
“Billie Jean” первоначально носила название “Not My Lover”. Куинси Джонс, сопродюсер Майкла, который работал с ним над альбомом “Thriller”, не хотел включать песню в альбом, но Майкл настоял и оказался прав. Все, что делал Майкл, было потрясающе, но если бы мне пришлось выбрать одно выступление, как квинтэссенцию и кульминацию его творчества, это была бы “Billie Jean”. Каждый раз, когда я смотрел, как он исполняет ее, это было безупречно, я был очарован. По спине всегда бежали мурашки.
В ходе продвижения турне от страны к стране я познакомился с некоторыми из старых друзей и помощников Майкла. В Сантьяго Майкла навестил его дерматолог. Майкл страдал заболеванием кожи, которое называется витилиго. Он рассказал мне о нем ранее, в Неверленде, и объяснил, что из-за этой болезни кожа теряет пигментацию и на ней появляются пятна. Он показал мне фотографии людей, у которых болезнь прогрессировала: у людей с темной кожей по всему телу были ужасные, уродующие их белые пятна. Майкл сказал мне, как он ненавидит свою болезнь и как ему повезло, что он может позволить себе лечение, которое заключалось в осветлении оставшихся темных участков кожи, чтобы выровнять ее цвет. Майкл сказал, что его дерматолог, доктор Арнольд Кляйн, был лучшим специалистом в этой сфере. К нему обращались все, даже Элизабет Тейлор.
Женщина по имени Дебби Роу, которая работала у доктора Кляйна, прилетела вместе с ним в Сантьяго, чтобы лечить кожное заболевание Майкла и посмотреть пару концертов.
Они оба сразу мне понравились. Кляйн был эдаким медведем, очень обаятельным парнем. Дебби, напротив, была резкой и резала правду-матку. Она всегда говорила то, что думает.
Во время турне я наблюдал, как Майкл работает над песней “Stranger In Moscow” с музыкантом Брэдом Баксером. Турне останавливалось в Москве до того, как приехали мы с Эдди. Во время своего пребывания в этом городе Майклу было очень грустно и одиноко из-за обвинений, которые были ему предъявлены. Он сидел на полу в номере отеля и плакал, когда к нему пришла эта песня.
Брэд был в то время музыкальным директором и персональным музыкальным продюсером Майкла, их объединяло уникальное, тесное сотрудничество. Майкл поделился с Брэдом идеей песни, напев ему мелодию. Брэд, который установил звукозаписывающую студию с своем номере, написал песню на основе этой мелодии. Они все время работали над песней: Майкл напевал ее фрагменты и ритм Брэду, а Брэд переводил их в музыку. Наблюдая за их совместной работой, я узнал, как песня начинается с идеи, с простых аккордов, и как она постепенно развивается. Майкл говорил, что любит, чтобы песня развивалась сама собой. Мелодия сама говорила ему, что еще нужно. Он спонтанно начинал петь и танцевать в номере, пока песня формировалась у него в голове и в сердце.
“Stranger In Moscow” позднее была опубликована на альбоме “History”. Она навсегда останется одной из моих любимых, потому что я наблюдал, от начала и до конца, за тем, как Майкл пишет и продюсирует ее. Я даже присутствовал на съемках видео к песне тремя годами позже. Это была песня, с которой началась моя любовь к искусству написания музыки.
Майкл знакомил меня с экстраординарным миром. Помимо концертов и музыки, я путешествовал, видел новые места, встречался с фанатами и высокопоставленными людьми. Мир, в котором я жил, неожиданно и навсегда расширил свои границы. Я увидел, что мир был гораздо больше средней школы. Я научился с уважением относиться к другим культурам. Но самым большим открытием для меня стало то, как это захватывающе - создавать значительные произведения искусства и видеть, как люди отзываются на них. Майкл, будучи моим учителем, уловил этот импульс и развил его.
Что касается Эдди, Майкл разглядел его интересы и способности и повел его в этом направлении. Эдди всегда был фантастическим музыкантом. С возрастом он углубил свои знания, изучая технические аспекты звукозаписи. Майкл часто повторял Эдди: «Будь профессионалом. Твое время придет. Наберись терпения. Пиши музыку. Твердо иди к цели». Я смутно догадывался, что под руководством Майкла мы с Эдди идем параллельными путями. Будучи близки, мы, тем не менее, почти не говорили о том, что происходило во время турне с Майклом и нами самими. Мы были слишком захвачены проживанием этих моментов.
Но для нас было практически невозможно понять, что давая нам уроки, которые изменят нашу жизнь, Майкл в то же время переживает один из тяжелейших моментов своей собственной жизни.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Суббота, 14.01.2012, 20:38 | Сообщение # 10 |
Новосибирск
| Глава 5. Цена обвинений
спасибо
Год 1993-й. Припомните все ужасные вещи, которые вы слышали о Майкле Джексоне в этот период. Вспомните все шутки на вечерних ток-шоу, все грязные слухи, все обвинения и все прозвища. А теперь представьте, каково быть человеком – невинным человеком, – на которого вся эта ненависть, насмешки и отрицательная энергия направлены. Вообразите, какой удар это нанесет даже по самому сильному из людей. Майкл был профессионалом. И хотя его выступления ни разу не пострадали за время этого испытания, сам он пострадал. Он говорил: «У меня толстая кожа, я сильнее их всех», – но нам с Эдди за этой бравадой видна была правда.
Обвинения, которые отец Джорди выдвинул против Майкла, стали для него источником неотступной тревоги. Иногда по вечерам он давал ей выход: «Вы, похоже, не понимаете, – и мы, определенно, не понимали, – меня весь мир считает растлителем детей! Вы не знаете, каково это, когда тебя ложно обвиняют, когда тебя называют “Wacko Jacko”. Изо дня в день я должен подниматься на эту сцену и выступать, притворяясь, будто все отлично. Я выкладываюсь полностью, я даю представление, которое все хотят увидеть, а тем временем моя личность и репутация под непрерывной атакой. Когда я схожу со сцены, люди смотрят на меня так, словно я преступник!»
Думаю, что, сами того не подозревая, мы с братом Эдди обеспечили Майклу поддержку, которая помогла ему продолжать тур так долго, как это было возможно. Особенно Эдди, тогда всего лишь одиннадцатилетний мальчик. Майкл был ответственен за нас. Он не мог рассыпаться на глазах у детей. Он должен был быть сильным – для нас – и это немного помогало ему держаться.
Когда мы прибыли в Мехико, никто, включая самого Майкла, не знал, что этот город станет последней остановкой турне. От душевного ли расстройства на почве обвинений или просто от физической изможденности после стольких концертов, но по ночам Майкл мучился сильнейшими болями. Во время каждого шоу он терял много воды и оказывался на грани обезвоживания, поэтому после нуждался в помощи доктора, а иногда и двух, чтобы восстановиться. Они приходили днем и давали ему питательные вещества и влагу внутривенно. Майкл пил «Ensure» – проитеиново-витаминную добавку, дабы восполнить недостаток веществ. Но после, по вечерам, непосредственно перед тем, как он ложился спать, всегда появлялся еще один врач и давал Майклу что-то, что он называл «лекарством». Я был ребенком. Все, что я знал, это что лекарство доктора помогало ему заснуть. Только позже я узнаю, что это был Демерол.
Впервые Майкл познакомился с рецептурными препаратами, в частности с Демеролом, еще до того, как встретил меня. В 1984 году во время съемок рекламы Pepsi у него загорелись волосы, и он получил ожоги второй и третьей степени на коже головы и теле. Ожоги были чрезвычайно болезненными, и доктора прописали болеутоляющие.
Теперь, находясь в турне и снова испытывая сильные боли, Майкл вернулся к лекарствам. Может быть, он просто следовал указаниям врачей: после шоу уровень его адреналина был так высок, что по-другому он не мог спать. Но как знать, лечение могло быть и его собственной идеей. Как бы там ни было, со временем Майкл начал полагаться на Демерол как на успокоительное после концертов и, вероятно, способ отключаться от чрезмерного стресса, давления и обязательств своей исключительной жизни.
Кто может реалистично представить себе, каково это, быть Майклом? Любящие фанаты визжали вокруг него целый день, а вечерами он выступал по несколько часов как Король Поп-музыки. После, придя домой, он должен был переключаться в реверс и пытаться отдохнуть, чтобы назавтра повторить все с начала. Как невозможно, должно быть, было привести свой организм из перевозбуждения к полному спокойствию сна. Это не естественный распорядок жизни для человека. На такое была способна только машина. Но таково было его расписание изо дня в день. А теперь ко всему этому добавьте сокрушительный вес лживых обвинений в совращении ребенка.
Тогда я не замечал, что Майкл расстроен, изможден или подавлен, но мой отец, периодически присоединявшийся к нам в турне, видел, что он находится под большим стрессом и это физически сказывается на нем. Как мне видится теперь, у Майкла, когда он чувствовал себя на пределе, было только два выхода. Первый – сказать «я больше не могу» и уйти. Но Майкл был перфекционистом. Он не хотел демонстрировать слабость. Он хотел доказать миру, что ни в чем не виновен и достаточно силен, чтобы противостоять обвинениям. Так что уход он даже не рассматривал. Единственной альтернативой было использовать все имеющиеся средства, чтобы как-то вытерпеть это. Майкл не искал кайфа. Ему нужно было двигаться по жизни, несмотря на невыносимые обстоятельства, и он делал это единственным возможным способом.
В то время «лекарство», которое Майкл принимал, чтобы засыпать, никак особенно не сказывалось на нем во время нашего общения. Доктор приходил, после чего Майкл сразу отправлялся в постель. Я понимал, что он принимает медикаменты, чтобы заснуть. Я ничего не знал о рецептурных болеутоляющих. Доктор был рядом, чтобы следить за его здоровьем. Для меня, молодого подростка, мир все еще был простым и черно-белым, и доктора в нем всегда прописывали лекарства с целью лечения пациентов. Я полагал, что мой друг в надежных руках.
Теперь, оглядываясь на ту поездку глазами взрослого, я могу разглядеть пару случаев, когда ежедневный стресс, с которым жил Майкл, и губительные последствия этого стресса проявляли себя.
Один случай произошел, когда Майкл занимался со мной и Эдди школьными заданиями. На первый взгляд, Майкл, казалось, был в порядке. Все было нормально. Потом ни с того ни с сего посреди разговора он произнес нечто очень странное:
– Мама, – сказал он, – я хочу поехать в Диснейленд увидеть Микки-Мауса.
Он напугал меня.
– Эплхэд? Ты что? – в замешательстве спросил я. От звука моего голоса Майкл сразу пришел в себя. Он, казалось, не осознавал, что только что сказал. Когда я повторил ему его фразу, он рассудил:
– Должно быть, это от лекарства. Иногда лекарство на меня так влияет.
Тогда я впервые почувствовал, что он не совсем в порядке. Я забеспокоился и позже спросил об этом врача. Тот сказал, что подобный провал – это нормальный побочный эффект лекарства, которое принимал Майкл, и что волноваться не о чем. Мне было тринадцать. Я поверил доктору. Какие причины у меня были не верить? И только недавно мне пришло в голову, что если в момент помутнения сознания Майкл раскрывал свои глубочайшие откровения, то заключались они в том, что он просто мечтал быть ребенком, которого родители везут в Диснейленд.
Другой эпизод произошел в Сантьяго в бассейне отеля. Мы с Эдди и Майклом отмокали в теплой ванне, должно быть, дурачась и проверяя, как долго можем не дышать под водой. (Почему-то купаться Майкл всегда ходил в пижамных штанах и футболке. Купальных костюмов он не носил.) Вдруг Майкл сказал: «Сейчас я задержу дыхание», – и скользнул под воду. Прошло время. И еще время... Нервничая, я посмотрел на Эдди. Поначалу я видел пузыри, поднимающиеся от носа Майкла. Потом пузыри кончились. Наконец, я не смог больше этого выносить – я нырнул и вытянул Майкла на поверхность.
– Эплхэд, ты в порядке? – спросил я.
Он был в сознании, но как-то немного не в себе.
– Да… Я не знаю, что произошло, – ответил он. – Я, должно быть, заснул.
Может, это прозвучит странно, но, как бы ни показалось со стороны, я почти уверен, что в тот момент он не был на лекарствах. За годы, что я знал его, я научился довольно хорошо различать, когда он был на чем-то, а когда нет, и в ретроспективе мне на самом деле кажется, что в той ситуации Майкл был трезв. Он выглядел потрясенным, как если бы сам не мог поверить в то, что случилось, и все продолжал извиняться и твердить, что не хотел нас напугать. Он знал, что мы зависели от него, и не желал показывать свою уязвимость.
Несмотря на эти инциденты, я считал, что с Майклом все в порядке, до тех пор пока однажды перед концертом в Мехико внезапно не появилась Элизабет Тейлор.
Майкл преклонялся перед некоторыми кинозвездами, и Элизабет была одной из его любимиц. Он чувствовал особенное родство с детьми-звездами – или бывшими детьми-звездами, как Элизабет, – потому что у них было во многом похожее взросление. На самом деле, первую встречу между Майклом и Элизабет Тейлор устроил мой отец. Это случилось, когда Элизабет выдавала одну из своих дочерей замуж и жила в Helmsley Palace одновременно с Майклом. Хотя в тот день Майкл собирался уезжать, он вызвал отца и попросил: «Доминик, пожалуйста, передайте эту записку Элизабет Тейлор. Я бы очень хотел с ней встретиться». С этими словами он вручил отцу записку. Отец надлежащим образом доставил послание звезде, когда та вернулась со свадьбы. Приехав в отель снова два или три месяца спустя, Майкл все спрашивал отца: «Вы отдали письмо Элизабет? Вы уверены, что она его получила?» Он не мог поверить, что она не отреагировала. Месяц спустя она, наконец, позвонила, и при следующей встрече с отцом Майкл счастливо доложил, что они с Элизабет ходили ужинать. Дальнейшая история всем известна. Элизабет была участливой женщиной и относилась к Майклу очень по-матерински. Когда их пути пересекались, они ужинали вместе и оказывали друг другу любезности: она одалживала ему свое шале в Гштаде, он предоставил Неверлэнд для церемонии бракосочетания с ее восьмым и последним мужем Ларри Фортенски.
К моменту ее визита в Мехико Майкл уже считал Элизабет доверенным другом, поэтому, когда она появилась, он поначалу был страшно доволен. Но за кулисами перед началом шоу Элизабет отвела меня и Эдди в сторонку.
– Майклу нужно будет ненадолго уехать, – сказала она нам по секрету. – Он нехорошо себя чувствует, и мы окажем ему помощь. После шоу он сядет в самолет, и мы заберем его в надежное место.
Вот и все. Майкл отправлялся в реабилитационную клинику.
Мы с Эдди провели с Майклом почти два месяца, когда нашим «приключениям Гека Финна» неожиданно пришел конец. Майкл знал, что мы присутствуем в его жизни не сами по себе. К нам прилагались еще родители, брат и сестра. Мы все стали ему семьей в самые тяжелые времена. В нас он нашел людей, которые поддерживали и любили его за его личность, что бы ни говорили о нем другие. Я часто спрашиваю себя, что такого он во мне увидел, и думаю, ответ прост: в моих глазах он чувствовал, что узнан, что в нем видят того, кем он был на самом деле. Он нравился мне за то же, за что нравился себе сам. Он был просто одним из моих лучших друзей.
В тот вечер мы с Эдди смотрели финальный концерт, уже понимая, что все изменилось. Остаток нашего турне отменялся, и от этой мысли было непередаваемо грустно. После шоу мы поехали с Майклом в аэропорт, где его ждал частный самолет. В машине мы попрощались, все втроем заливаясь слезами. Майкл взошел на борт самолета и отправился в Лондон, где должен был лечь в реабилитационную клинику. Никто кроме нас не знал, что он улетел. Когда мы вернулись к отелю, охранник с полотенцем на голове помахал поклонникам и вошел с нами в здание, притворяясь Майклом. В ту ночь мы с Эдди забрались в постель Майкла и почти всю ночь не спали, беседуя. Без него комната казалась странно пустой.
Родители были уже на пути к нам – они планировали очередной раз навестить нас в Мехико. Когда они прибыли, Билл Брей объяснил им, что планы изменились: Майкл отменил оставшуюся часть тура и лег в клинику. Мои мама с папой увидели лишь, что Майклу нехорошо и нужна передышка от непрерывных выступлений. Они не думали о том, что он лег в клинику из-за лекарственной зависимости или что они оставили детей на попечении человека в нетрезвом сознании – мысль, вселяющая ужас в любого родителя. Отношения Майкла с лекарствами, которые со временем станут гораздо более непростыми и заметными, не были в центре их внимания. Во всяком случае, они справедливо доверяли Майклу – он никогда бы не позволил чему-либо отразиться на заботе об их детях.
В последующие годы Майкл объяснит мне, что отмена турне состоялась не из-за лекарственной зависимости. Решение было принято потому, что дальше тур направлялся в Пуэрто-Рико, город на американской земле, а вернись Майкл в тот момент в США, ему грозил бы вполне реальный риск ареста по обвинениям в совращении ребенка. Чтобы избежать ареста, его команде пришлось придумать способ освободить его от окончания тура. Страховое покрытие распространялось на отмену концертов только в одном случае – если Майкл отказывался давать их по состоянию здоровья. Поэтому он сказал миру, что зависим от лекарств. Это было унизительно – еще один серьезный удар по его репутации, – но у него не было иного выхода. Покидать тур при таких унизительных обстоятельствах, должно быть, было мучительно для Майкла. Что же касается меня, то в моем личном маленьком мирке необходимость идти в восьмой класс в Нью-Джерси после полетов в экзотические места и участия в концертном туре одного из известнейших артистов тоже стала грубым возвращением в реальность.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
|
