|
You Are Not Alone: Michael, Through a Brother's Eyes
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:16 | Сообщение # 61 |
Новосибирск
| Я не знал, что в браке Майкла возникли трения до той поры, пока не начались сложные телефонные разговоры между Лисой Марией, нашей матерью, Джанет и Рибби. Я не участвовал в тех интимных беседах, но было очевидно, что брак разваливается.
Думаю, что идти на компромисс, столь необходимый в браке, оказалось для Майкла более трудной задачей, чем он себе представлял. Я действительно надеялся, что их брак будет долговечным, потому что они подходили друг другу, но когда появлялась какая-нибудь проблема, и кому-то из них нужно было уступить, ни один из партнеров не знал, как это сделать. Майкл боролся с требованиями, которые предъявляла ему жизнь в браке, а Лиса Мария, я думаю, боролась с его непрерывным творческим процессом, который отдалял ее от Майкла.
Ее можно понять, если представить, как она росла с отцом, которого никогда не было дома, потому что он, то выступал где-нибудь, то репетировал в студии. Поэтому больше всего она хотела, чтобы её муж был рядом. Она не понимала, почему ему постоянно нужно было куда-то уходить, а он не мог понять, почему её так напрягает то, что он находится в студии и иногда остается там ночевать. Когда Лиса расспрашивала Майкла о его отлучках, он ошибочно полагал, что она хочет ограничить его свободу.
Большую часть времени они жили в доме Лисы «Хидден Холлз», на севере Лос-Анджелеса, но там было даже больше давления, потому что Майкл взял под свою опеку внуков нашего дяди Лоуренса, брата Джозефа. В семье Лоуренсов были проблемы, и мой брат вмешался, чувствуя, что детям нужна любовь в это трудное время. Я уверен, что Лиса Мария сочувствовала им, но ей хотелось, чтобы её муж был эмоционально и с ней тоже. Спустя некоторое время она решила, что проводит недостаточно времени со своими детьми, хотя выходные они проводили все вместе в Неверленде — лучшем месте на земле для семейного отдыха. Иногда, Лиса в отместку ему исчезала на несколько дней, и когда ее не было, Майкл очень переживал. Этот порочный круг продолжался: она интересовалась, где он был, а он спрашивал, где пропадала она. Ревность и дистанция — плохая комбинация для хорошего брака. В результате вместо сближения они все больше отдалялись друг от друга.
Однажды Майкл допоздна работал в студии со своим протеже Уэйдом Робсоном. По приглашению матери Робсона, Майкл решил остаться в этой семье на ночь, вместо того, чтобы вернуться домой, к жене. Майкл ненавидел ссоры или разговоры на повышенных тонах, он всегда предпочитал избегать проблем. Но Лиса Мария не хотела мириться с этим. Она предпочитала решать проблемы. Это то, что было необходимо Майклу, даже если ему это не нравилось.
К тому же он всё ещё боролся с зависимостью от демерола. Я не знаю, как часто Лисе Марии приходилось наблюдать последствия, связанные с этой проблемой, но знаю, что Майклу борьба давалась нелегко: он всё ещё страдал от боли, которая сильно беспокоила его и не давала спать по ночам.
Другим неблагоприятным фактором для Майкла было то, что Лиса Мария была убежденной последовательницей Сайентологии. Она приносила ему массу литературы, и он с упоением читал эти книги. Но на каком-то этапе своего знакомства с Сайентологией, он узнал, что Сайентологи считают, что в случае заболевания ребенка, врачебное вмешательство не обязательно. Что касается Майкла, он сразу обратился бы к педиатру, поэтому его очень волновало, какие разногласия могут возникнуть, если у них появятся свои дети. Как оказалось, ему не пришлось об этом долго беспокоиться. Решающим фактором несостоятельности их брака явилось, по мнению Майкла, то, что Лиса Мария не сдержала своего обещания родить ему детей. Как только они поженились, он начал мечтать о девятерых «мунвокерах». Когда он убедился, что она нарушила их соглашение по поводу детей, это напомнило ему, как Джозеф обещал устроить ему ужин с Фредом Астером, но так и не выполнил свое обещание.
Лиса Мария всё больше чувствовала холод и отчуждение со стороны Майкла. Он же перестал с ней разговаривать и уехал отдыхать. Достаточно скоро у Лисы закончилось терпение. После восемнадцати месяцев брака она подала на развод. Самое печальное в этом разводе было то, что между ними существовали настоящая любовь и дружба, но всё это поблекло на фоне «борьбы за власть» в их семье. Наверное, это можно было предвидеть в союзе людей с настолько разными темпераментами и взглядами на жизнь, но я очень надеялся, что они найдут компромисс, которого они так и не достигли.
Через несколько месяцев после развода Лиса обратилась за советом к Джанет, Рибби и маме, как лучше подступиться к Майклу, чтобы узнать, есть ли возможность вернуться к нему. Это показывает, что она всё ещё его любила. Но если мой брат начинал строить стены, то выстраивал он их высоко. И все-таки я благодарен судьбе за то, что Майклу удалось узнать, что такое настоящие отношения, которых он очень хотел. Больше всего он хотел любить и быть любимым.
Всегда, когда в Неверленд прибывали посетители, им вручались цветные карты местности ранчо, которые также выдавались на входе в любой тематический парк. На картах был расположен логотип ранчо, разработанный Майклом в 1988 году: мальчик в синем комбинезоне, сидящий на Луне, свесив ноги, смотрит сверху на мир. Позже я увидел, что логотип киностудии Dream Works был похож на логотип моего брата: на синем фоне изображен мальчик, сидящий на полумесяце с удочкой.
Поразительное совпадение, подумал я. Но, как я уже говорил, я не верю в совпадения. Может между Майклом и Спилбергом существовала телепатия, что было бы доказательством того, что великие люди думают одинаково? Майкл, будучи проницательным бизнесменом, рассчитывал на то, что он станет частью Dream Works — компании, которая была основана в 1994 году режиссером Стивеном Спилбергом, бывшим председателем студии Диснея Джеффри Катценбергом и режиссером звукозаписи Дэвидом Геффеном. Майкл работал с ними, лично знал каждого из них. Он сказал мне, что именно он свел их всех вместе. Но я не уверен, согласны ли были с таким утверждением эти трое. Как сказал Майкл, они обратились к его другу, Принцу Саудовской Аравии Аль-Валиду, чтобы основать предприятие. Но Принц хотел сотрудничать с Майклом и реализовывать его творческие замыслы (позднее, в 1996 году, Майкл и Аль-Валид учредят проект Kindom Entertainment, который включал в себя производство фильмов, тематических парков, строительство отелей и издательство книг для детей). Не знаю, по какой причине Майкл так и не стал участником данного предприятия, но знаю, что Принц Аль-Валид не был заинтересован в проектах, в которых Майкл не участвовал. В итоге Спилберг, Катценберг и Геффен обратились к Полу Аллену, соучредителю корпорации Майкрософт, инвестировавший необходимые 500 миллионов долларов для запуска работы студии.
Какое-то время Майкл зализывал свои раны, чувствуя, что упустил шанс, особенно когда студия три года подряд выигрывала Оскар в номинации на лучший фильм года: «Красота по-американски», «Гладиатор» и «Прекрасный ум». Но творческий успех киностудии и высокие кассовые сборы не обязательно означали финансовый успех, и вскоре речь шла уже о стомиллионном долге. Вот тогда-то и появился слух о том, что Майкл был виновником их неудачи. «Ты можешь в это поверить? — говорил он. — Теперь, в связи с тем, что дела у них идут неважно, меня ещё и обвиняют в наведении порчи вуду на киностудию с помощью ритуалов. Я и не думал, что настолько могуществен». Были и другие сумасшедшие истории, появившиеся с подачи таких людей как Боб Джонс, к примеру, о том, как Майкл посещал колдуна в Швейцарии. Журнал National Enquirer проигнорировал эту откровенную чушь, однако сплетня нашла свое отражение в журнале Vanity Fair в 2003 году. Говорилось, что Майкл наложил проклятие, принеся в жертву сорок две коровы. Смог же такое кто-то придумать! Из всех причин финансовых проблем в Голливуде, о которых я слышал, возможно, самой невероятной до сих пор является принесение Майклом в жертву стада коров в 6000 милях от него, в Европе.
В конце концов, в 2005 году основатели Dream Works продали киностудию компании Viacom (Viacom, сокращённо от Video & Audio Communications — американский медиаконгломерат, включающий кабельные и спутниковые телевизионные сети, также занимается созданием и распространением фильмов Paramount Pictures и DreamWorks – прим. перев.). С 2008 года киностудия контролируется индийской семьей Амбани (которые являются моими друзьями), и входит в группу компаний Reliance Industries (Мукеш Амбани –индийский бизнесмен, председатель совета директоров, управляющий и основной владелец индийской компании Reliance Industries, являющейся самой крупной компанией в частном секторе Индии – прим. пер.). Интересно, что позднее, компания Sony-ATV выкупила права киностудии Dream Works на издание музыки. Всё возвращается на круги своя.
Журнал Vanity Fair выпустил статью в сентябре 1995 года, цитирующую окружного прокурора Санта-Барбары Тома Снеддона. Снеддон вдруг вспомнил телеобращение моего брата и его слова о том, что «нет ни малейшей информации», имеющей отношение к обвинению, и публично заявил, что мой брат был «двусмыслен» в отношениях с мальчиками, а его комментарии «противоречат доказательствам по этому делу». Тут же последовали кричащие заголовки «ДЖЕКСОН ВРАЛ В ТЕЛЕВИЗИОННОМ ИНТЕРВЬЮ». Так, два года спустя, после тех ужасных событий, Снеддон решил напомнить Майклу, что всё ещё пристально наблюдает за ним.
Учитывая, насколько сильно Майкл хотел стать отцом, то принятое им решение, было достаточно предсказуемым. Он прежде никого не посвящал в свои планы о будущих детях с Лисой Марией или без неё. Когда же заботливая, белокурая поклонница предложила выносить для него детей, то такое предложение, расцененный, как «подарок от Бога», он не мог проигнорировать.
Дебби Роу не была чужой Майклу. Она работала медсестрой у дерматолога д-ра Арнольда Кляйна, в клинике на Беверли Хиллз, у которого он лечился от витилиго. Так как лечение носило интимный характер, Майкл доверял Дебби, считая её надежной и тактичной. Я думал о Дэбби как о ласковой, доброй и внимательной женщине, знающей подход к людям в силу своей профессии. Она была счастлива услужить Майклу. Для него открылся прекрасный шанс иметь детей, причем, полностью на его условиях: он - единственный опекун, она же отказывается от своих родительских прав.
Оглядываясь назад и понимая насколько важным для него было отцовство, предложение Дэбби было как раз кстати: кто-то, по собственной воле хотел осуществить его мечту, в то время как он стоял на руинах своего брака, не зная, когда или если его следующая идеальная женщина захочет иметь с ним детей. Кроме того, для него не имело значение, что он не испытывал любви к Дэбби. Его любовь к детям – вот, что было главным.
Я слышал, что на Майкла оказывалось давление, с тем, чтобы он женился на Дэбби. Моя мать, как свидетельница Иеговы, играла в этом определенную роль из-за своей веры. Но у моего брата были собственные ценности и отношения с Богом. Если он и ощущал необходимость брака, то она исходила только от него самого и никого другого; «сделать все как надо», и произвести детей в законном браке. Церемония бракосочетания состоялась в ноябре 1996 в Сиднейском отеле, в котором он остановился во время концертов в Австралии его мирового Хизтори тура. Его первый сын, Принц Майкл родился 10 февраля 1997 года. Затем, 3 апреля 1998 на свет появилась его дочь, Пэрис Майкл Кэтрин.
С рождением Принца, Майклу нужна была няня на полный рабочий день. Идеальный вариант был совсем рядом: Грэйс Руарамба уже работала его доверенным секретарем. «Что ты думаешь об этом? – спросил он у меня. – Мне нужен кто-то, кому я могу доверять, кто понимает, чего я хочу для своих детей». Он обсуждал кандидатуру Грэйс со мной и матерью. Мнение семьи было важным для него в этом вопросе. Мы поддержали Майкла в выборе няни и обещали оказывать помощь Грэйс, когда это только потребуется.
Грэйс была уроженкой Уганды, и Майкл чувствовал, что она не только надежна, но и привьёт детям африканские ценности абсолютной преданности семье и общине (вероятно, имеется в виду афроамериканская община – прим. пер.). «Я хочу, чтобы дети росли, зная свои корни», – говорил Майкл. С самого начала, Грэйс прекрасно ухаживала за детьми и была неотъемлемой частью в миссии Майкла как отца, – воспитать детей почтительными, вежливыми, разумными и любящими.
Так как с самого раннего возраста, масс-медиа обращала пристальное внимание на прибавление в семье Майкла, он начал беспокоиться (больше за детей), когда обсуждали вопрос его отцовства. Предполагалось, что вуали и маски на лицах детей – необходимость, скрывающая недостаток сходства детей с отцом. Идея скрывать лица детей принадлежала Дэбби, придуманная ею из-за страха похищения детей. Газеты писали о финансовом соглашении Майкла и Дэбби, что привело к угрозам похищения, исходящих от каких-то сумасшедших, рассчитывая, что Майкл отдаст за детей все, чтобы только их вернуть. Разного рода угрозы были нормальным явлением в жизни Майкла, но было новым и пугающим для Дэбби. В дальнейшем, когда дети подросли, Майкл оставил идею скрывать лица детей, чтобы оградить их от глаз публики.
Людей очень интересовало, использовал ли Майкл донорскую сперму. Мне непонятно, почему все думали, что мой брат неспособен произвести детей. Идея использование донора была абсурдной, так как для Майкла имело значение иметь своих собственных наследников. Справедливости ради, нужно сказать, что гены Дэбби оказались доминантными. У Принса при рождении были белокурые волосы, но его глаза и профиль напоминают мне Майкла в детстве. Наличие у Принса витилиго полностью развенчивает миф о донорстве. Самое главное, что мои племянники нисколько не сомневаются, что Майкл их биологический отец, а также в том, что он очень любил их.
Когда я смотрю на фотографии Майкла в период после брака и период до рождения детей, трудно не заметить каким изменением подверглось его лицо в результате пластических операций. За последнее десятилетие таких операций было с избытком, так как он все время был недоволен собственной внешностью и хотел увидеть в зеркале отражение, которое рисовал в своем воображении: недостижимое совершенство. Я не знаю точное количество произведенных операций, а так же, что именно корректировалось в его лице, но знаю, что операций по изменению формы носа было много. Его финансовое состояние позволяло ему это, но для нас он не изменился, потому что его глаза и сердце оставались прежними: он оставался всё тем же человеком, которого мы всегда знали. Лично я думаю, что его увлеченность пластическими операциями являлась некой формой дисморфии, состояния, причины которого уходят корнями в детство или период половой зрелости, когда человек сильно преувеличивает то, чего нет на самом деле. Тем не менее, это не диагноз, а всего лишь мое мнение.
На протяжении всех лет я хотел встряхнуть его и сказать: «Майкл, неужели ты не видишь, насколько ты потрясающе красив?» Но из-за деликатности вопроса, чувствовал, что не могу этого сделать, а он не мог осознать, что самооценка не может корректироваться с помощью скальпеля. Поэтому я очень зол на всех тех врачей, которые позволили зайти ему так далеко. Я всегда думал, что врач обязан сказать пациенту, что все в порядке, если не обнаруживает патологии. Самое печальное, что Майкл никогда не был доволен результатами каждой из операций.
Возможно, он вынес болезненный урок, что лицо – не музыка; его нельзя шлифовать до бесконечности и доводить до совершенства. Зеркало обманывало моего брата более чем кто-либо в его жизни, и мне очень жаль, что он никогда не признавал своей привлекательности. Когда я написал в своей речи для мемориальной церемонии в 2009: «Майкл, ты был слишком красив для этого мира», я имел в виду не только его внешность, но также и то, как он мыслил и видел этот мир.
перевод lumsdiana
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:16 | Сообщение # 62 |
Новосибирск
| Цитата (ната) Больше всего он хотел любить и быть любимым.
Цитата (ната) «Майкл, ты был слишком красив для этого мира», я имел в виду не только его внешность, но также и то, как он мыслил и видел этот мир.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:16 | Сообщение # 63 |
Новосибирск
| В тот момент, когда они нанесли на лоб Майкла, на место «третьего глаза» смесь из пасты сандалового дерева, куркумы, глины и пепла, Майкл отреагировал так: «Я сразу же почувствовал, что вернулся домой». Индия была для него «духовным пристанищем». Это было то место, куда он всегда хотел возвращаться с тех пор, как мы начала путешествовать в составе группы Джексонс 5. Приветствие Майкла в аэропорту танцами, ритуал нанесения точки на лбу – тиллак – священный знак благословения, приносящий здоровье и процветание, вызвало у него ощущение, что в прошлой жизни он был индусом. Майкл шутил, что именно поэтому он нанял индийского шеф-повара и дружил с Дипак Чопрой. Он считал, что он индеец только по происхождению, в душе же он индус.
За две недели до бракосочетания с Дэбби, Майкл прибыл в Индию, где должен быть дать выступление в рамках Хизтори тура. Закрытие международного аэропорта в Мумбае из-за прибытия Майкла демонстрирует масштаб его визита: собралось десять тысяч людей, желающих поприветствовать его. Первыми прибыли три российских грузовых самолета, перевозившие оборудование для сцены. Затем приземлился его собственный огромный самолет, фюзеляж которого украшали слова «The King of Entertainment». По возвращению Майкл хвастался индийскими нарядами и мини статуей индийского божества, которые он получил в подарок.
Я слышал обо всех событиях, имевших место в Индии во время тура, из небольших рассказав брата, а также от промоутера Вирафа Саркари, который вместе с Андре Тимминс организовал выступление для Майкла в спортивном комплексе Андхри для двадцати пяти тысячи фанатов. Но то, что произошло за пределами стадиона, я всегда буду лелеять в памяти.
Майкл уезжал из аэропорта в минивэне Тайота, высунувшись из люка машины. На нем был ярко-красный военный жакет с золотыми пуговицами и белой повязкой на рукаве. Несмотря на то, что водителям Майкла были даны указания не останавливаться, чтобы доехать до отеля как можно быстрее, движение на пути в Мумбай затормозилось: «Подождите! Остановитесь!» – крикнул Майкл, когда машина подъехала к первому перекрестку. Он увидел небольшую группу мальчишек, одетых в лохмотья. Эти ребята не имели понятия, кто был перед ними. Они играли на обочине, а потом остановились, с изумлением наблюдая парад машин, проезжавших мимо них. Майкл опустился из люка в машину, а затем вышел на улицу поздороваться с мальчишками. Улыбаясь, он подошел к ним, взял одного ребенка за руки и начал танцевать. Другие дети начали тоже смеяться и танцевать, в то время как чиновники и политики наблюдали за этим зрелищем из своих машин. Майкл провел с детьми две или три минуты, потом обнял и поцеловал каждого из них, угостил их конфетами, запрыгнул снова в машину, и автоколонна продолжила свой путь. На следующем перекрестке всё повторилось снова: «Стоп! Остановитесь!» – Майкл заметил других беспризорников, и опять вышел из машины, чтобы потанцевать с ними и угостить сладостями. Так продолжалось до самого отеля. Вираф вспоминает: « Это было самое невероятное проявление гуманности, которое я когда-либо видел».
По прошествии трех дней проживания в отеле Оберой, и перед тем как покинуть его, Майкл «любезно испортил» в своем номере всё имущество. Он расписался на зеркале, простынях, брошюрах, подушках, полотенцах и на всей мебели, которая только там была. Затем он оставил такое указание: «Пожалуйста, продайте все это, а полученную выручку отдайте на благотворительность». Проданные вещи принесли огромный доход. Вираф вспоминает одно послание на подушке, которое теперь кто-то хранит, как сокровище: «Всю свою жизнь я жаждал увидеть твое лицо…Я должен уезжать, но обещаю, что вернусь. Твоя доброта потрясла меня, твоя духовность взволновала меня и твои дети тронули мое сердце. Они – лицо Бога…Я обожаю тебя, Индия».
Мы всегда были связаны духовно как братья, как семья, даже будучи на расстоянии. Существует бесчисленное количество счастливых случайностей, свидетельствующих об этом. Но есть два наиболее ярких совпадения, связанные с Нельсоном Манделой и Чарли Чаплиным.
Это было в марте 1999, когда я отправился в Йоханнесбург почтить самого невероятного человека нашего времени. У всегда планировал встречи с Нельсоном Манделой. Мы познакомились, когда оба принимали участие на одном Южно-Африканском ток-шоу, и после этого меня приглашали выступать для него дважды: первый раз на его 80-летие в 1998, второй – в июне 1999 на инаугурации, когда он передавал свои президентские полномочия Табо Мбеки. Тогда я выступал перед 90 000 аудиторией. Это событие было значимым для меня. Крис Такер на котором был красный, притягивающий внимание галстук, тоже участвовал в этом выступлении.
За три месяца до того исторического дня, я присутствовал на президентском приеме, где общался с людьми, прибывшими со всего мира. Кто-то похлопал меня по плечу: «Джермейн? – Твой брат здесь». – «Какой брат?» – «Майкл. – Он здесь», – сказал кто-то, указывая на человека в черном пиджаке в военном стиле на другом конце зала. Я незаметно подошел к нему, желая удивить его нашей неожиданной встречей:
– Эрмс! Что ты здесь делаешь? – воскликнул Майкл. Он явно не ожидал меня встретить.
– Как ты здесь оказался? – смеясь, ответил я.
– Я здесь в качестве гостя Мадебы, – ответил Майкла, назвав хозяина приема клановым именем.
– Я тоже!
Мандела был большим поклонником Майкла с тех пор, как увидел его выступление во время его тура в Южной Африке в 1997. Никто из нас не мог поверить в возможность оказаться в одном месте, в шестнадцати часах полета от дома, без предварительной договоренности. Мы решили провести какое-то время вместе после окончания приема, до моей поездки в Свазиленд (королевство в самой южной части Африки – прим. перев.), а затем мы разошлись по разным компаниям гостей, чтобы продолжить общение. Пришло время торжественной части, и всех пригласили занять свои места. Я увидел, как Майкл пересекает зал, идя в том же направлении, что и я. Наши дороги сошлись на одном и том же месте: мы стояли прямо перед «троном» Манделы. Потом мы поняли, что организаторы намеренно распределили наши места таким образом, чтобы Майкл оказался справа от «трона», а я слева от него. Мы снова рассмеялись. Мы сидели с братом рука об руку в непосредственной близости от Манделы. Это была необыкновенная честь для нас: находиться рядом с самым выдающимся общественным деятелем нашего времени. Это почти также знаменательно, как и соприкоснуться с историей одного из лучших артистов, который когда-либо жил.
Я бродил по подвалу дома Чарли Чаплина в Веве, Швейцария, и думал о многочисленных эскизах героя Майкла, коим являлся Чаплин, и которого он рисовал на протяжении многих лет. В Чаплине, как в артисте, его очаровывала некая таинственность. Для меня было честью оказаться в семейном доме великого артиста по приглашению его сыновей. Их дом располагался на берегу Женевского озера, на фоне гор. Юджин и Майкл Чаплины проводили ежегодный кинофестиваль, и я должен был помочь оценить некоторые независимые фильмы.
Когда я гостил у них, я понял почему Чаплин покинул Америку, осажденный вопросами средств массовой информации из-за своих политических взглядов и любви к жизни. В Швейцарии он обрел утешение и чувство свободы. Мало что изменилось за период между известностью Чарли Чаплина и славой Майкла со стороны медиа по отношению к звездам.
В школьные годы, когда учительница раздавала учебники по географии, я всегда открывал страницу с картой Европы и находил там Швейцарию. Разглядывая на карте территорию этой страны и ее фотографии, я мечтал побывать там. Однажды я сказал учителю о свое желание когда-нибудь переехать в Швейцарию, но она восприняла это лишь как фантазию сына сталелитейного завода. Я всё время мечтал об этой стране, и Майкл тоже, надеясь, что наши мечты когда-нибудь сбудутся.
Так же, как фанаты Майкла представляют себе, что однажды они побывают в Неверлэнде, Майкл представлял, что он посетит места, связанные с Чаплином. У меня появилось эта мысль в тот момент, когда мне показывали архив семьи Чаплинов в подвале. Помещение было большим, чем музей, с маленькими щелями вместо окон у самого потолка. Там было много разных фотографий Чаплина: в повседневной одежде и костюмах, без усов и с зачесанными назад седыми волосами, выглядящим очень изысканно. Там также хранились постеры и бобины старых фильмов в металлических коробках. Снимая с полки статуэтки Оскар, принадлежащие основателю Голливуда, я подумал, что киноакадемия, видимо, предполагала, что призеры будут силачами. Статуэтки были очень тяжелыми!
Помню, как я вернулся в Америку и позвонил Майклу, чтобы рассказать, где я был и что видел. «Тебе бы следовало побывать там! – сказал я, – ты бы нашел там все, и…» – «Джермейн, – прервал он меня, – я был там всего несколько недель назад! – Не знал, что ты знаком с Чаплиными!»
Мы обменивались впечатлениями и говорили о том, как тесен мир: Мандела в Южной Африке, призрак Чаплина в Швейцарии. Независимо от наших передвижений по миру, я и Майкл всегда проходили один и тот же путь. Было много случаев, где он появлялся где-то, а затем я приезжал в то же место, и наоборот. Это всегда казалось нам забавным. Где бы я ни путешествовал, я всегда выискивал Майкла, ожидая, что он выйдет откуда-нибудь из-за угла, или подойдет незаметно сзади и похлопает меня по плечу. Я и сейчас думаю также.
Даже после смерти Майкла эти счастливые случайности, эти знаки свыше, в которых я нахожу утешение, не прекращаются. Я находился в Мумбае, когда ощутил его «присутствие». Тогда я приехал в Индию, чтобы записать музыкальное видео для своей песни «Давай поедем в Мумбай» в память о жертвах серии террористических актов в ноябре 2008. Мы проводили съемки на железнодорожном вокзале, где 58 человек были убиты. После съемок я решил не возвращаться в отель. Вместо этого я бродил по улицам и оказался на местном рынке, кишащий людьми, и наполненный лавками по пошиву одежды и обуви. Куда не глянь, всюду магазины с тканями и костюмами. Я бесцельно продолжал свою прогулку, пока не увидел невероятный наряд. Это был один из тех длинных жакетов ширвани, украшенных вышивкой. Я направился к очереди у прилавка:
– Где можно купить этот костюм? – крикнул я.
– «Рупам», вам нужен магазин «Рупам», сэр. ¬– Он на третьем этаже», – ответил мужчина.
Поднявшись на лифте, я оказался в коридоре, в котором с правой стороны висела одежда для женщин, а с левой – для мужчин. Я вошел в магазин, где торговали материей и костюмами, висевшие рядами на каждой стене. Посередине стоял стол портного. Владелец, его звали Виран Шах, вышел из кабинета поприветствовать своего клиента:
– О,боже…мой! – воскликнул он.
– Что?– спросил я, оглядываясь, чтобы посмотреть, не обращается ли он к кому-нибудь ещё.
– О,боже…мой!
Он быстро вернулся в свой кабинет и через некоторое время вышел с какой-то папкой. «Ваш брат Майкл – он был здесь! Он покупал здесь одежду!» В папке были фото мистера Шаха и моего брата, сделанных в 1996. Из всех магазинов в Мумбае, я зашел именно в тот, где был мой брат 14-ю годами ранее. У меня выступили слезы от переполнявших чувств, в то время как портной потирал свои щеки, все еще не веря в такое совпадение. Я хотел ему сказать, что случайностей не бывает, но вместо этого сказал, чтобы он снял с меня мерки. «Похоже, меня направили сюда, поэтому я хочу купить у вас костюм, сэр», – сказал я.
lumsdiana
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:17 | Сообщение # 64 |
Новосибирск
| Morinen
2013-03-29 21:40:00
Глава 19. Unbreakable (Несокрушимый)
Настало новое тысячелетие, и поклонники Майкла с нетерпением ожидали от него появления новой музыки. Альбом Invincible должен был вот-вот выйти, после чего у Майкла был запланирован тур по Америке и за океаном. Но сначала, 10 сентября 2001 года, должен был состояться концерт, приуроченный к тридцатой годовщине его соло-карьеры (считая от первого сольного сингла «Got To Be There» в Motown). Целая плеяда известных артистов была приглашена выступить вместе с Майклом в Madison Square Garden. Для нас этот вечер должен был стать особенным: руководители CBS настояли на том, чтобы в рамках концерта был исполнен совместный номер Майкла с братьями – мы должны были выйти на сцену вместе впервые за 17 лет. С трудом верилось, что прошло уже столько времени, но еще тяжелее было осознать, что за плечами у нас стояли уже тридцать лет музыкальной карьеры.
Промоутером шоу был Дэвид Гест, известный миру главным образом как бывший муж Лайзы Миннелли. Но мы знали его еще со школьных дней через одного из наших одноклассников в школе Валтон.
Как и все затеи с воссоединением братьев, сначала дело не пошло гладко. За четыре месяца до концерта я узнал, что Дэвид выставил цену за билеты в 2500$. Я немедленно посчитал, что прибыль завышена и верные поклонники не смогут позволить себе посетить шоу. Кроме того, в шоу не было запланировано даже намека на Motown. Мы помнили, какому осуждению нас подвергли в прессе во время тура Victory, когда поклонников возмутили завышенные промоутером цены в 30$ за билеты, которые можно было покупать только по четыре сразу. Тогда мы выучили урок, и я не хотел повторять ошибку. Однако Дэвид не желал меня слушать и говорил, что его цель – отдать честь Майклу с небывалым размахом. Такая цель была у всех нас, но Дэвиду при этом, казалось, совсем не важны были детали – ни поклонники, ни роль Motown в нашей карьере. Мы с Рэнди сочли подобное отношение недопустимым и выступили с публичным заявлением, осуждавшим «непомерные» цены на билеты и сообщавшим, что мы выступать не будем. Дэвид выпустил ответное заявление, в котором говорилось, что Джеки, Тито и Марлон будут участвовать, даже если придется выступать без нас. После этого я сдался: тур Victory когда-то преподнес нам болезненные уроки о том, как вести себя на публике. Так что мы подписали контракты, оставили распри позади и сосредоточились на том, что было важно: на подготовке особого вечера для Майкла.
Многие артисты, включая Слэша, Бритни Спирс, Ашера и Глорию Эстефан, исполнили номера для Майкла, а Элизебет Тейлор и Марлон Брандо подготовили для него несколько слов. Тот вечер в Madison Square Garden превратился в один большой музыкальный праздник, а сегмент с «воссоединением» практически возродил атмосферу тура Victory. Вначале мы появились в виде силуэтов – стоя спиной к залу, Майкл по центру, – и толпа взорвалась. Мы исполнили номер с синхронностью, не утраченной со временем. Рэпер Шон Коумз, также известный как Пафф Дэдди, сказал, наблюдая за нашей репетицией: «Это удивительно, как вы, ребята, просто выстраиваетесь, вступаете вместе и поете безупречно, даже через столько лет!»
Расстановка сил между нами не изменилась: когда мы собрались репетировать, Джеки сразу взял на себя роль старшего брата и начал переживать за детали и организовывать всех остальных. Тито, недавно перенесший операцию, не справился с каким-то движением, и Джеки принялся увещевать его: «Тито, держи темп, дружище!» «Эй! – крикнул в ответ Тито. – Тебе-то нужно всего лишь петь и танцевать! А мне нужно петь, танцевать и играть на гитаре! И знаешь, что? Я делаю это уже 30 лет…» Кажется, Майкла эта сцена позабавила не меньше, чем меня. Братья никогда не меняются.
Когда пришло время выступать, мы исполнили номер безупречно и знали, что он выглядел особенным. Мы чувствовали, что он получился особенным. Мама и Джозеф сказали, что мы смотрелись как в старые времена, и Майкл тоже оценил наше участие. «Без вас там, на сцене, это было бы совсем не то… Спасибо, спасибо…» - сказал он нам, когда мы прошли за сцену и обняли Принса и Пэрис.
В остальное же время мы почти не видели Майкла. Он был одновременно звездой этого шоу, его продюсером, режиссером, консультантом по свету и к тому же выполнял обязанности отца. Он чутко следил за тем, чтобы все было как нужно и все были счастливы. У Майкла была отдельная от нас гримерная, и он остановился в другом отеле – в своем излюбленном месте, Helmsley Palace.
Вернувшись в отель Plaza, где жили мы, я сказал себе, что мы должны повторять совместные выступления раз в два-три года, или хотя бы раз в пять лет. Каждый раз, когда я оказывался в этой атмосфере с братьями, я явственно чувствовал, как складывается в цельную картинку наш семейный паззл. Головокружение от успеха и мысли о новых возможностях не давали мне уснуть всю ночь. Пока моя семья спала, я стоял у окна и смотрел на город, который тоже не мог заснуть. Madison Square Garden казался живым, Нью-Йорк казался живым, и я сам чувствовал себя живым… В ту ночь в воздухе была разлита эйфория.
На следующее утро я еще лежал в постели, когда мне позвонил один из братьев и велел включить телевизор. Вместе со всей страной я смотрел, как разворачивались ужасные события 11 сентября. У нас, находившихся в Манхэттене и запертых в одном из центральных отелей, ощущение было такое, будто это не террористическая атака, а вражеское нападение и кругом свистят бомбы. Было страшно, ведь мы не знали, кто там снаружи, сколько их, и куда они нанесут следующий удар. Нас атаковали не мусульмане, а «живые существа». Настоящие мусульмане не искажают ислам подобным образом, и уж точно не рушат башни, в которых находятся их братья по вере. Атака на город казалась совершенно нереальной, и я никогда в жизни не хочу больше испытывать такое чувство бессилия за себя, свою семью и свою страну. А кроме того, мы знали, что Марлон в тот момент находился в воздухе. Он вылетел рано утром домой в Атланту. Позже мы выяснили, что его самолет развернули назад и посадили без происшествий.
К счастью, никто из нас не знал, что тем утром Майкл должен был присутствовать на встрече в одной из башен-близнецов. Мы узнали об этом, только когда мама позвонила ему в отель, чтобы проверить, что с ним все в порядке. Она Ребби и еще несколько человек ушли из его номера предыдущей ночью около трех часов утра. «Мама, со мной все хорошо, благодаря тебе! - сказал он ей. – Я общался с вами допоздна, и поэтому проспал свою встречу».
Мы все сошлись на том, что нужно было выбираться из города обратно в Калифорнию. Но как? Самолеты не вылетали, и хотя Дженет из Лос-Анджелеса забронировала для нас два туристических автобуса, ей сказали, что их не пропустят в Манхэттен. Мы чувствовали себя в ловушке, и тут у Рэнди родилась блестящая идея. Он решил, что нужно «угнать» автобус. Несколько секунд спустя мы уже стояли посреди улицы и махали первому же автобусу, который проезжал мимо. На наше счастье водитель оказался владельцем автобусного парка. Мы сказали ему, что нам нужно два автобуса для Джексонов. «Куда вы едете?» - спросил он. «В Калифорнию», – ответили мы. «Сколько платите?» Я не помню, какую сумму мы назвали, помню только, что он и второй водитель начали в спешке загружать наш багаж, пока мы не передумали. У Майкла был свой план бегства, поэтому мы собрали на борт всех остальных членов семьи и поползли по направлению к мосту Джорджа Вашингтона. Я помню, как оглянулся на остров Манхэттен, когда мы уезжали, и увидел висящий в воздухе зловещий дым. Осознать эту реальность было невозможно. Но все, что мне важно было понимать в тот момент, это что все мы в безопасности и едем по направлению к дому – город за городом, штат за штатом.
Майкл отчаянно хотел сделать хоть что-то для пострадавших 11 сентября, поэтому достал из своего архива невыпущенного материала старую песню. «What More Can I Give» была написана после бунтов в Лос-Анджелесе в 1992 году, в ответ на историю Родни Кинга, черного паренька, который был избит полицией, что и спровоцировало волнения. Много лет песня носила название «Heal L.A». Это была одна из песен с универсальным призывом, поэтому Майкл и взял именно ее, надеясь с ее помощью собрать миллионы долларов для семей жертв и выживших в Нью-Йорке. Ради этой миссии записать песню вместе приехали такие артисты как Селин Дион, Глория Эстефан, Бейонсе, Марайя Кэри и Ашер. Они тоже считали, что призыв песни силен и своевременен и должен быть услышан миром. Но фирма Sony не согласилась выпустить песню. В результате сингл прозвучал по радио, но не достиг поставленной цели. С творческой точки зрения решение Sony было безумием. Оно казалось абсурдным всем, кроме Майкла – он чувствовал, что подобные тактические ходы делались, чтобы воспрепятствовать его коммерческому успеху.
Постепенно, по мере того как рабочие отношения Майкла с новым лидером Sony Томми Моттолой ухудшались, Майкл начал открыто говорить о том, что происходило внутри империи, в которой он состоял одним из партнеров. Как потом оказалось, политические игры, предотвратившие выход песни для жертв 11 сентября, были только началом.
Тем временем в Хейвенхерст было созвано семейное собрание. Нам в первую очередь нужно было разобраться с семейными бедами.
С самого концерта в честь 30-й годовщины карьеры Майкла в семье нарастало беспокойство о его здоровье. Некоторые члены семьи интуитивно почувствовали тревожные сигналы в Нью-Йорке и подозревали, что зависимость от лекарств вновь одолевает Майкла. Я тогда не заметил ничего, что вызвало бы у меня беспокойство, но, оглядываясь назад теперь, я понимаю, что Майкл держался от нас на расстоянии: отдельный отель, отдельная гримерная, никаких встреч после шоу и репетиций. Изначально я списал это на то, что Майкл просто, как обычно, хочет свободы и личного пространства. Затем кое-кто объяснил мне, что он сознательно избегал быть с нами рядом и даже взял обещание со своих сотрудников не говорить его братьям и сестрам о его состоянии - ни няня, ни члены его окружения, ни менеджеры, ни охрана не имели права затрагивать эту тему. И внезапно все встало на свои места. Я знал, что когда человек пытается, но не может справиться с проблемой, последние, кого он хочет подпускать близко, это родные – те, кто сможет разглядеть правду за светской маской. Ведь семья – это не наемные подхалимы, и не обожающие фанаты.
Когда членов семьи озарило подобное понимание, они решили проверить свои подозрения и в начале 2002 года нагрянули в Неверленд. Я в то время был в отъезде, но мама, Джеки, Тито, Рэнди, Дженет, Рэбби и Ла Тойя вместе с доктором отправились на север, на ранчо Майкла, готовые вмешаться. Когда они прибыли в Неверленд, охранники их не ждали и не желали впускать. Тогда один из братьев взобрался на стену, спрыгнул с другой стороны и открыл ворота для машин.
Дойдя до главного дома, мама, братья и сестры не заметили ничего подозрительного. Майкл, как оказалось, держа Принса и Пэрис за руки, как раз направлялся с ними к бассейну. Няня Грейс увела детей, чтобы отец мог поговорить со своими родными.
Разговор вышел эмоциональным. Тито подозревал, что что-то не в порядке, и стал умолять Майкла сказать правду: если у Майкла проблемы, настаивал он, нужно довериться семье – ведь семья всегда будет рядом. Майкл говорил спокойно и убедительно. Он сказал родным, что они всё поняли неправильно. С ним все в порядке, ничего плохого не происходит. Даже доктор вынужден был это подтвердить. Так что вмешательство на самом деле не состоялось, и все расстались, если не на сто процентов убежденные, то, во всяком случае, слегка успокоенные.
Позднее во время судебных разбирательств Майкл признавал, что его суждения могли быть не вполне здравыми из-за обезболивающих препаратов, которые он тогда принимал. Так что, очевидно, секреты от нас у него все же были. Но очень нелегко бывает добраться до правды, когда человек дистанцируется и прячется за своими помощниками.
Позже мы также узнали, что Майклу пришлось снова обратиться к обезболивающим препаратам главным образом из-за инцидента в 1999 году, в результате которого его боли стали сильнее, чем когда-либо раньше. Майкл давал получасовое выступление на каком-то благотворительном концерте в Мюнхене. Во время исполнения «Earth Song» он стоял на мосту, поднимавшимся на гидравлических механизмах все выше над сценой по мере того, как песня подходила к кульминации. После этого мост должен был медленно опуститься, вернув Майкла на сцену. Но механика не сработала, и вместо этого мост просто упал вниз с высоты четвертного этажа – прямо вместе с Майклом, вцепившимся в перила, но продолжавшим петь. В тот момент инженер успел нажать аварийную кнопку останова, и одно это действие, вероятно, спасло моему брату жизнь: это не предотвратило падение совсем, но замедлило его до скорости, которую один из музыкантов-очевидцев описал как «в быстрой замедленной съемке». Майкл приземлился жестко, ударившись о бетонный пол на скорости прыжка с парашютом.
Все присутствовавшие за сценой и на сцене боялись худшего исхода и думали, что он наверняка сломал пару костей от такого резкого падения. А зрители тем временем кричали и аплодировали, считая, что все это часть шоу. Как ни поразительно, Майкл поднялся на ноги, вскарабкался обратно на сцену и закончил песню. Люди, ждавшие за кулисами, видели, что ему тяжело, но он отказывался прервать номер. Более того, после «Earth Song» он исполнил еще и «You Are Not Alone». Казалось, он держался на одном адреналине. После, уйдя со сцены, он потерял сознание и был срочно доставлен в госпиталь. Когда позже один из членов группы спросил его, почему он просто не прервал выступление, Майкл ответил: «Джозеф всегда учил нас: что бы ни случилось, шоу должно продолжаться». Показательное отношение к работе, особенно в свете событий июня 2009-го года.
Каким-то чудом Майкл тогда ничего себе не сломал, однако он серьезно повредил спину и начал испытывать постоянные боли, мучавшие его до конца жизни – именно от них он искал облегчения с помощью Демерола. Я не уверен, знала ли моя семья об этой истории в тот день, когда нагрянула в Неверленд. Однако меня раздражило то, что новость об их «не-вмешательстве» появилась только лишь после смерти Майкла и была преподнесена как «вмешательство». Есть ведь большая разница между намерением провести вмешательство и фактическим вмешательством. Более того, случай в 2002 году и вызвавшие его обстоятельства могут не иметь ничего общего с внезапной смертью в 2009-м. Я уверен, что эта правда будет подтверждена и судом, и временем.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:17 | Сообщение # 65 |
Новосибирск
| Отношения Майкла с Sony испортились, когда он осознал некоторые пункты подписанного им контракта. Гармоничное сотрудничество с Уолтером Йетниковым со временем переросло в желчный разлад с Томми Моттолой.
Во-первых, прочитав детали контракта, Майкл узнал, что Sony удерживает права на все его мастер-записи до 2009/10 года, тогда как он полагал, что они должны вернуться к нему в 2000-м. Во-вторых, он выяснил, что консультировавший его адвокат также консультировал Sony – что заставило Майкла усомниться в непредвзятости этого человека. Он увидел явный конфликт интересов, и это позволило ему выторговать для себя досрочный разрыв отношений с лейблом на одном условии: он должен был выпустить у них еще один альбом (Invincible), сборник лучших хитов (позже названный Michael Jackson’s Number Ones) и бокс-сет. Майклу совсем не нравились эти условия, но ему нужно было их выполнить, чтобы обрести свободу. Он намеревался уйти из Sony с 50-процентной долей в Sony-ATV Music Publishing – шаг, который руководство Sony никак не предвидело, когда принимало решение о слиянии каталогов в 90-х годах.
Теперь Sony предстояло свыкнуться с новой реальностью: Майкл оказался в уникальной и выгодной позиции – он уходил от лейбла свободным артистом и при этом сохранял за собой влияние в делах Sony-ATV: владея правами, он принимал участие во всех вопросах лицензирования и распределения прибылей. Уверенность Майкла в правильности собственной стратегии проявилась, когда он выступил на сцене лондонского клуба и осудил корпорации за то, что они используют артистов. Он сказал поклонникам по сути то же, что сказал своей семье: «Я заработал для Sony несколько миллиардов долларов… Несколько миллиардов! Они на самом деле полагали, что моя голова занята только музыкой и танцами! Обычно так и есть, только они никак не предполагали, что этот артист окажется умнее их. Я ухожу из Sony как свободный артист, владея ПОЛОВИНОЙ Sony… и они очень рассержены на меня». После этого он добавил слега язвительно для тех, кто слушал его в Голливуде: «Поймите, для меня это был просто хороший бизнес…»
Майкл тем самым показывал, что сила – за артистом, у которого есть верные поклонники, а не за лейблом с его хитрыми юристами. «С того самого дня они задумали лишить меня силы и получить контроль над каталогом», - сказал он мне позднее.
Когда в октябре 2001 года был выпущен Invincible, Майкл чувствовал, что менеджеры Sony делали для продвижения диска строго не больше того, что обязаны были делать по контракту. Они выделяли умеренные бюджеты на съемки музыкальных видео и не выпустили синглами самые сильные песни с альбома, такие как «Speechless» и любимый трек Майкла «Unbreakable» - песню о его моральной силе и неповиновении. «Меня никто не остановит», - объявлял он в этой песне.
Вместо этого Sony выпускала самые слабые, по мнению Майкла, вещи – и, глядя на ситуацию с циничной точки зрения, этому едва ли можно было удивляться. В музыкальной индустрии есть поговорка: «Зачем откармливать лягушку для змеи?» Обычно ее употребляют, когда контракт артиста должен вот-вот закончиться или артист хочет уйти из лейбла. Никакой лейбл не станет бросать силы на продвижение уходящего артиста.
Но Майкл полагал, что в ситуации с Sony причина была не только в этом. Он укрепился в своем мнении, когда услышал, что поклонники не могут найти новый альбом в магазинах – об этом он узнал из телефонного разговора с человеком, которому доверял. Майкл был уверен, что все это задумано с целью загнать его в финансовую ловушку: ведь чем менее успешен альбом, тем меньше авторские отчисления. Чем меньше он будет зарабатывать, тем больше он будет полагаться на свою долю в каталоге Sony-ATV, которую он уже заложил за сумму в 200 миллионов долларов банку Bank of America… под поручительство Sony. И чем больше становился его долг, тем выше была вероятность, что ему придется продать свою долю каталога. Во всяком случае, так рассуждал Майкл. Кроме того, он чувствовал давление со стороны: насколько мне известно, в 2003 году кто-то подсказал ему, что он сможет решить все свои финансовые проблемы, если продаст свои 50 процентов каталога. На мой взгляд, это противоречило простой арифметике: Майкл занял всего 200 миллионов долларов под залог пакета акций, оцениваемого в 500 миллионов. Кроме того, в начале нового тысячелетия он мог получить 80-100 миллионов с тура. Такие подсчеты Майкл и сам всегда приводил в качестве аргумента своим друзьям. Он был уверен, что, покинув Sony, станет величайшим в мире свободным артистом – и вывод был однозначен: он не собирался расставаться со своим самым ценным активом.
Но и молчать он тоже не собирался. Возмущенный несправедливостью, он разъезжал в открытых двухэтажных автобусах по Лондону, держа таблички с надписью «Sony убивает музыку», и призывал поклонников бойкотировать Sony. Эта демонстрация показала, насколько сильно было его негодование: чтобы человек, всегда контролировавший свои эмоции и действия, начал выступать с автобуса, размахивая плакатами, словно какой-то протестующий, он должен был чувствовать себя по-настоящему разгневанным и обманутым. Мне тогда хотелось торжествующе рассечь кулаком воздух: наконец-то Майкл обрел голос и вступил в открытую конфронтацию. Силы корпорации не смогли его запугать, и я восхищался им за это.
Несмотря на слабое продвижение, Invincible все равно занял первое место в чартах США и Великобритании. Майкл, однако, был возмущен цифрами продаж, полагая, что 13 миллионов копий не отражали пот, кровь и слезы, вложенные в создание альбома.
Где-то сообщалось, что Invincible не продавался так хорошо, как мог бы, потому что Майкл не желал ехать в тур, но это неправда. Тур для альбома был спланирован, и Майкл хотел и был готов отправиться в дорогу весной 2002 года – как по Америке, так и за границу. Но затем случились события 11 сентября, и по просьбе Майкла тур отменили. Это привело к телефонной ссоре с Томми Моттолой. Майкл обвинял Томми в том, что тот не продвигает альбом, а Томми обвинял Майкла в том, что он не поехал в тур для продвижения альбома. Я не понимал доводы Sony: ведь мой брат был одним из многих артистов, отменивших тур в тот год, (среди них была и Дженет) – настроение тогда царило тревожное, и все старались избегать путешествий. Если Америка стала мишенью и у террористов хватило дерзости обрушить башни-близнецы, то и стадион, полный поклонников величайшего американского артиста, мог подвергнуться атаке. Майкл принял решение не ставить своих фанатов и работников в такую ситуацию: это был простой здравый смысл.
Мне кажется, что когда Майкл в сентябре отказался от этого тура, Sony остановила полноценное продвижение альбома. Они говорили Майклу, что уже потратили на альбом 24 миллиона долларов и что артист должен быть готов продвигать свой диск. В какой-то момент Майкл попытался взять контроль над ситуацией при помощи политического хода: он пригласил жену Моттолы, Талию, спеть в испаноязычной версии «What More Can I Give». Я не знаю, выпустили ли ту версию в итоге на территории Латинской Америки, но если Майкл надеялся, что это поможет продвижению Invincible, то он остался разочарован. Печально то, что если бы не случились атаки 11 сентября, то тур состоялся бы и Майкл выступал бы вплоть до 2004 года.
После событий 2009 года было много споров и недопонимания по вопросу того, как мой брат относился к гастролям. Он не делал секрета из того факта, что не любил туры: они оборачивались для него тревогой, бессонницей, обезвоживанием и плохим самочувствием. Бессонница - проклятье живых выступлений, вызывающих сильный выброс адреналина. Другим артистам эта проблема тоже знакома, но Майкл страдал хронической бессонницей. Именно поэтому он часто брал с собой в туры квалифицированного анестезиолога. Это не было связано с его зависимостью от лекарств, это была отчаянная необходимость спать во время гастролей, необходимость отключаться, чтобы отдыхать. Но только в присутствии специалиста рядом и только под строгим присмотром. Майкл доверял своим врачам неотрывно следить за ним, когда он находился под действием препарата. Хотя такой метод может показаться неортодоксальным, для него это был способ справляться с нагрузкой во время тура – быстрое решение затяжной проблемы, проявлявшейся в результате пагубного влияния гастролей на организм.
С другой стороны, на сцену Майкла тянула мощная сила. Появление на сцене, выступление перед своими фанатами, погружение в музыку приносили ему эйфорию, которой он не мог противиться. Он говорил о том, что «никогда больше не поедет в турне» еще с 1981 года – и посмотрите, сколько туров у него было после этого. Майкл мог повернуться к одному человеку и сказать: «Я никогда больше не поеду в тур», а потом повернуться к другому и сказать: «Я поеду в тур снова». Он был рожден выступать и всегда разрывался между тем, что подсказывали ему разум и душа. Туры выматывали его, но в то же время они его воодушевляли. Хотя тур в поддержку Invincible был отменен, Майкл несомненно отправился бы на гастроли позже, но он хотел сделать это в правильное время и на своих условиях.
Когда Майкл заселялся в отель в каком-либо городе, на улице внизу в любую погоду его ждали толпы фанатов. Они ожидали, когда он появится на балконе, потому что уже знали традицию: он всегда выходил, чтобы благодарно помахать им и бросить вниз подушку с автографом. Балконы тоже были его сценой.
В августе 1988 года, когда Майкл жил в отеле Negresco в Ницце во время тура Bad, на улице было так жарко, что во время концерта пожарные вынуждены были поливать фанатов из шлангов. В один из свободных вечеров Майкл, как обычно запертый в своем номере отеля, решил пробросать поклонникам из окна «сувениры»: фрукты, ручки, закуски из мини-бара, наборы одноразовых принадлежностей из ванной. Сначала снаружи людям были видны только эти «снаряды», летящие из окна. Потом Майкл, известный клоун, показал из окна свою ладонь в печатке. Толпа одобрительно зашумела. Майкл вытянул руку дальше. Толпа зашумела сильнее. Тогда он высунулся из окна собственной персоной, чтобы помахать и поприветствовать собравшихся. Поклонники были вне себя. Каждый раз, когда фотограф Харрисон Фанк, бывший тогда в номере с Майклом, вспоминает эту историю, я улыбаюсь. Когда у Майкла кончились объекты для бросания и он увидел, что толпа теперь разрослась в десять раз, он решил, что хочет запечатлеть этот момент на пленку – так, чтобы на переднем плане в кадре была его сверкающая перчатка, а на заднем плане, на расстоянии ста футов внизу – толпа поклонников. «Как нам сделать такой кадр?» - с энтузиазмом спросил он фотографа. Это оказалось невозможно, даже если бы Харрисон залез на шкаф или повис на карнизе. «Я не смогу его делать, - ответил он. – Нам понадобится кран или вертолет». «Окей, давай это устроим!» - немедленно решил Майкл.
Харрисон знал, что Майкл не шутил. Он был из тех артистов, что не знают границ, и когда у него рождалась идея, какой бы нелепой она ни была, он хотел привести ее в исполнение. В конце концов, после переговоров с управляющими отеля он смирился с тем, что вертолет не сможет подлететь достаточно близко и это противоречит правилам безопасности. Но ему пришлось столкнуться с фактом невозможности, прежде чем он отказался от своей затеи. В этом был весь Майкл: не раздумывающий, просто действующий под влиянием момента.
Третий ребенок Майкла, Принс Майкл-второй, также известный как «Бланкет», родился 21 февраля 2002 года. Его матерью была не Дебби: она попросила развод тремя годами ранее. Я мало что знаю об их с Майклом расставании, но не думаю, что кто-то остался после с разбитым сердцем, так как они никогда не жили вместе, не были парой в традиционном понимании и их соглашение было выполнено. Но Майкл хотел еще детей, поэтому Бланкет появился в результате искусственного оплодотворения анонимной суррогатной матери. Никто не знает, кто она, даже члены нашей семьи. Я считаю, что это прекрасно: этой женщине удалось сохранить нетронутой свою частную жизнь, а Майклу удалось то, что у него редко получалось: никто не добрался до сути вопроса, имевшего для него личную важность. Таковы были маленькие победы, которые он одерживал в своей частной жизни.
Бланкет нечаянно стал знаменитым в возрасте девяти месяцев, когда Майкл вышел на балкон отеля в Берлине и на мгновение показал ребенка толпе через балконные перила, закрыв ему голову покрывалом. Это событие длилось ровно пять секунд и было лишь моментом игры Майкла с поклонниками, но обернулось оно для Майкла тотальным общественным порицанием. Несколько дней спустя дома в Лос-Анджелесе мы уже читали газетные репортажи о том, что он «безответственный отец», который «рисковал жизнью своего сына», «свесив» того с балкона. Все использовали это слово, «свесил» (которое, согласно словарю, означает «небрежно повесить, чтобы предмет свободно раскачивался»), и звучало это так, будто бедный ребенок держался на изношенной веревке, отчаянно борясь за выживание. В действительности же Майкл всегда крепко держал младенца, обхватив его за грудь под подбородком одной рукой, а другой прикрывая его голову покрывалом. Я не оправдываю поступок Майкла – он был безрассудным, и Майкл сам это понимал. Но этот эпизод раздули сверх меры. Дошло даже до разговора со службой по защите детей и берлинской полицией, которая допросила Майкла на предмет небрежного обращения с ребенком.
Майкл выпустил заявление с извинением, публично признав свою «ужасную ошибку», но в ближнем кругу он не скрывал ярости. «Я был горд [как отец], - сказал он мне. - Я не думал в тот момент, но я знал, что держу его крепко – так нет же, на меня набросились так, будто я пистолет к голове Бланкета приставил!»
В конце концов интерес СМИ к этому происшествию угас, и я сказал Майклу: «Радуйся, что пресса не знает, насколько ты рассеянный!» Он засмеялся - мы оба вспомнили один и тот же случай.
Майкл был, наверное, самым рассеянным человеком из всех, кого я знал, – как артист, он всегда был поглощен мыслями о творчестве. Однажды он приехал на наш семейный сбор в Хейвенхерст вместе с Принсом, Пэрис и Бланкетом, который тогда еще лежал в подгузниках и пеленках в переносной люльке. В конце счастливого семейного вечера шофер Майкла погрузил вещи в багажник, и дети сели в машину. Мы все вышли на крыльцо провожать их. Майкл буквально сиял и все махал нам из окна машины, пока она отъезжала от дома. Мы-то знали, что он забыл, даже если сам он этого еще не понял. Как скоро он вспомнит, интересно?
Мы ждали. Примерно пять минут спустя нос машины снова показался в проезде. Дверь автомобиля распахнулась, Майкл выскочил и, прижав ладонь ко рту, с виноватым видом пронесся мимо нас обратно в дом. «Ой, я забыл Бланкета!»
Отцовство стало для Майкла венцом всей его жизни. С чем бы он ни сталкивался в окружающем мире, его счастье теперь строилось вокруг Принса, Пэрис и Бланкета – они напоминали ему о том, что в жизни по-настоящему важно. Они сделали его счастливым: прогнали его одиночество и подарили его существованию смысл больший, чем музыка.
Майкл исполнял отцовские обязанности так, что мог бы стать примером всем другим отцам. Он подарил своим детям любовь, какую дарила нам мать, и стал для них наставником, каким наш отец, пусть и не по своей вине, стать для нас не смог. Майкл был для своих детей отцом и матерью в одном лице и относился к этой двойной роли очень серьезно. Однако это не означало, что он во всем потакал детям – его методы воспитания были строгими, хотя и без применения физических мер. Помню, однажды, когда я навещал Майкла вместе со своими детьми, Принс и Пэрис раскапризничались. В тот день голос Майкла был далек от тихого шепота. «Мне так стыдно за ваше поведение! – отругал он их. – Ну-ка, отправляйтесь в свои комнаты!»
Майкл уделял много внимания тому, чтобы научить детей хорошим манерам, уважению и любезности. Он настаивал на том, чтобы они вступали в разговор, когда кто-то заходит в помещение. Он говорил: «Представьтесь… Поздоровайтесь… Скажите, как вас зовут». Если заходил взрослый, детям не разрешалось просто заниматься своими игрушками, не обращая внимания на гостя. Его прямота с детьми была частью общей откровенности в отношениях, которая, по его мнению, являлась определяющей в воспитании ребенка. Он считал, что нужно всегда, каждый день говорить детям, как сильно любишь их, обнимать их, оставаться с ними, когда они засыпают, чтобы они знали, что ты всегда будешь рядом – и Майкл всегда был с ними рядом.
спасибо Morinen
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:17 | Сообщение # 66 |
Новосибирск
| Мы всегда знали, когда приходили неприятности. Нашей системой раннего оповещения – которая, как ни парадоксально, всегда срабатывала слишком поздно – были «глаза в небе», вертолеты новостных каналов, появлявшиеся над Хейвенхерст. Как только мы слышали звук винтов в воздухе, мы включали телевизор, и в девяти случаях из десяти срочная новость касалась Майкла. Мы начинали перезваниваться и группироваться, пытались связаться с Майклом и следили за тем, чтобы рядом с мамой кто-то был. Это случалось так много раз, что мы с таким же успехом могли бы учредить учебные тревоги. Иногда мы гадали, с какой стороны придет следующая новость. Это было в чем-то похоже на жизнь при калифорнийских землетрясениях. Ты учишься жить с ежедневным риском того, что город, который ты считаешь родным, может обрушиться в любую минуту. И вспоминается при этом машинально всегда «то большое» землетрясение, события которого запрятаны в дальний уголок сознания, вместе с навыками экстренного выживания.
Майкл всегда говорил, что в случае сильного землетрясения залезет на дерево и укроется в его ветвях. Не знаю, правда, последовал ли он собственному плану, когда случилось землетрясение в Нортбридже в 1994 году. После того ужасного катаклизма Джозеф твердо решил переехать в Лас-Вегас, на более безопасную почву. Бог нашел одну вещь, которая смогла напугать нашего отца. Но мама отказалась переезжать в Неваду. После 35 лет в браке они приняли решение жить раздельно, на два дома, обретя таким образом позднюю независимость, которая устраивала их обоих. Подобное соглашение было не редкостью для людей их поколения. Их брак перенес вещи гораздо худшие, чем расстояние, и наша семья пережила больше землетрясений, чем любая другая. Мы испытывали землетрясения, которые потрясают до глубины души и разрушают все, что ты успел выстроить. Землетрясения, которые заставляют сплотиться и бороться упорнее, чем когда-либо. И каким бы сильным ни было землетрясение, мы выживаем. А начинаются они всегда с легких толчков, которые кажутся пустяком.
Восточный Лос-Анджелес – один из типичных малообеспеченных районов, где строятся муниципальные дома и в кварталах заправляют молодежные банды. Во многом дух и трудовая этика этого региона напоминают мне наш город Гэри. Хорошие люди. Нелегкие жизни. Майкл проявил сочувствие к одному из обитателей этого района – десятилетнему Гевину Арвизо. У парнишки был рак. Ребенок составил список знаменитостей, с которыми мечтал встретиться, и в их числе оказался «Король поп-музыки». Всякий, кто слышал о тяжелой участи этого парня с раком четвертой степени, потерявшего почку и селезенку, страдавшего кровавой рвотой и находившегося, казалось, на пороге смерти – не мог не помогать ему по мере сил. Внимание Майкла на этого парнишку обратил наш общий друг Крис Такер, после того как мать мальчика связалась с Крисом, актером-комиком Джорджем Лопесом и баскетболистом Коби Брайантом. Майкл откликнулся, как всегда готовый помочь. В какой бы точке мира он ни находился, он выкраивал время, чтобы позвонить Гевину - в больницу или в дом бабушки, где мальчик восстанавливал силы. Во время телефонных разговоров Майкл рассказывал ему про Неверленд. Гевин в тот год большую часть времени проводил в больницах и никогда не видел моего брата, но хорошо знал его голос по многочасовым беседам. Когда Майкл обещал позвонить, он звонил, и они разговаривали «целую вечность – буквально часами», как вспоминала потом мать мальчика. И, как сам Гевин рассказывал позже, мысль о поездке в Неверленд всегда поднимала ему настроение: «Майкл знал, как подарить улыбку», - говорил он. Во время интенсивных сеансов химиотерапии эта воображаемая поездка отвела его от края и помогла победить прогноз докторов. Такова была сила мысли: выжить, чтобы увидеть Неверленд.
В августе 2000 года, когда Гевину стало лучше, личная ассистентка Майкла Эвви прислала лимузин, чтобы забрать его вместе с семьей из их тесной квартирки в восточном Лос-Анджелесе и отвезти в долину Санта-Инез. Раввин Шмули Ботич, некогда бывший Майклу другом, как-то после заявил: «Майкл утверждал, будто этот мальчик не мог ходить, когда прибыл в Неверленд, и его приходилось носить на руках… но это полнейшая выдумка». Очень печально, что раввин позволил себе такое высказывание, потому что, очевидно, он понятия не имел о том, как обстояло дело в самом начале. Правда, которую мы увидели в записи на суде в 2005 году, состояла в том, что во время первой поездки на ранчо у этого мальчика не было волос и бровей и он был настолько слаб, что не мог стоять. Его брат Стар возил его в инвалидном кресле во все те уголки Неверленда, которые Гевин представлял себе ранее, лежа в больничной кровати. Майкл гулял с ними и действительно носил Гевина на руках. Как после говорила его мать Дженет: «Майкл взял нас из самого хвоста очереди и вывел вперед, сказав: “Вы небезразличны мне. Может быть, вы безразличны большинству людей, но вы небезразличны мне”». Сам Гевин выразился иначе. В гостевой книге Неверленда он написал: «Спасибо за то, что подарил мне храбрость снять шапку перед людьми. Я люблю тебя, Майкл».
Сомневаюсь, что эту предысторию вы читали в газетах, потому что вовсе не к благотворительному началу хотели привлечь внимание полиция и семья Арвизо, когда Гевин поправился и при поддержке матери заявил, будто Майкл совратил его и пытался удерживать против воли. Теперь не только растлитель детей, но еще и их похититель. Окружной прокурор Санта-Барбары Том Снеддон, естественно, ухватился за эти обвинения с жадностью. Позже он скажет, что мой брат использовал свою славу, чтобы завлечь мальчика на ранчо, как делают педофилы.
Но Снеддон узнал о Гевине не потому, что тот пошел с жалобой в полицию или службу по защите детей. Прокуратура узнала о его существовании только после того, как Майкл в 2002 году пригласил своего в прошлом больного друга появиться перед камерой во время съемок документальной передачи. Он хотел показать, как помог ребенку. После потери Райана Уайта это была история успеха, история ребенка, который смог выжить – иллюстрация того, на что способна любовь. Документальная передача назвалась «Жизнь с Майклом Джексоном», и для ее съемок журналисту Мартину Баширу на восемь месяцев предоставили доступ в жизнь моего брата. На Майкла произвели впечатление обходительная манера журналиста и его успешное интервью с Принцессой Дианой. Башир свою работу выполнил: он завоевал доверие моего брата.
Я понятия не имел о том, что происходит, вплоть до вечера 6 февраля 2003 года, когда документальную передачу показали по американскому телевидению. Я смотрел ее, схватившись руками за голову. Кажется, все, что у меня вырывалось на протяжении фильма, это «нет… нет… нет... Майкл», и каждый раз, когда Башир спрашивал «серьезно?» в ответ на слова моего брата, мне хотелось разбить ногой экран.
Истинная личность Майкла была изуродована пристрастным монтажом – именно этот монтаж подчеркнул все нелепые, безумные, извращенные клише, вечно преследовавшие моего брата, и снова привлек к нему внимание правоохранительных органов. Это был никакой не эксклюзивный материал: это была топорная работа, которая могла похвастаться только доступом к звезде, но никак не правдивостью.
Было очень прискорбно наблюдать, как Башир использовал против Майкла его искреннюю любовь к детям. Самой печальной была сцена, где Майкл сидел на диване рядом с Гевином Арвизо, и тот ласково положил голову ему на плечо. Сами по себе, без комментариев, эти кадры показывали лишь момент нежности и невинности ребенка рядом с человеком, который сыграл ключевую роль в его выздоровлении. Но в монтажной Башир наложил поверх этих кадров свой мрачный, тревожный голос: «И вот мы вернулись в Неверленд для встречи с 12-летним Гевином…» - при этих словах крупным планом показали Гевина, держащего Майкла за руку. – «Это был, пожалуй, самый неуютный момент за последние восемь месяцев».
Затем Башир вернулся в режим интервью и начал спрашивать о том, как Гевин спал с Майклом в одной спальне. История заключалась в том, что однажды Гевин спал в кровати, а Майкл и его друг-продюсер Фрэнк Касио – в той же комнате на полу. Башир предположил, что людей это встревожит.
«Почему это должно их встревожить? – не понял мой брат. – Кто здесь преступник? Кто Джек Потрошитель? Человек пытается вылечить ребенка. Я сплю в спальном мешке на полу… Я отдал ему кровать – у него есть брат по имени Стар, и они со Старом заняли кровать». Майкл объяснил, что никогда не делил кровать с Гевином, хотя открыто признал, что «спал в кровати со многими детьми». Улыбаясь собственным воспоминаниям, он добавил: «Когда Маколей Калкин был маленьким, Киран Калкин ложился с этой стороны, Маколей Калкин с другой… его сестра вот там – мы все просто набивались на одну кровать. Потом мы просыпались на рассвете и отправлялись летать на воздушном шаре! У нас даже съемки есть. У нас есть все эти записи…» - «Но разве это правильно, Майкл?» - спросил Башир. – «Это очень правильно… это проявление любви… Именно это миру и нужно сейчас… больше любви…» - «Миру нужен человек, который в 44 года спит в постели с детьми?» - «Нет, нет, - ответил Майкл. – Ты все неправильно трактуешь…»
Что спасло Майкла во время интервью, так это то, что он оказался достаточно мудр и «подстраховался» собственным оператором, который все это время снимал команду Башира. Эти записи легли в основу собственного документального фильма Майкла, показанного на канале Fox: «Интервью с Майклом Джексоном: кадры, которые не предназначались для ваших глаз». Этот фильм спас репутацию моего брата и продемонстрировал двуличность Башира через все его комментарии, которые были призваны потешить самолюбие Майкла, создать у него фальшивое чувство безопасности и заставить его открыться.
Например, Башир в своем фильме говорит: «Тревожнее всего то, что в Неверленд приезжает много малоимущих детей. Это опасное место для беззащитного ребенка». Но при этом Майклу в личной беседе он сказал: «Я был здесь вчера и видел все это. Это не что иное, как праведная доброта».
Или момент, когда Башир рассказывает миру о том, какой Майкл отец и как растит Принса, Пэрис и Бланкета: «Он ограничивает их жизнь… он чрезмерно оберегает их. Меня разозлило то, что его дети вынуждены так страдать». Майклу же он сказал: «Твои отношения с детьми очень впечатляют. На самом деле, я едва сдерживаю слезы, когда вижу тебя с ними».
Фильм был буквально пронизан коварством, однако самый бесценный момент – это когда Башир в вырезанной сцене спрашивает моего брата: «Не отчаиваешься ли ты иногда в человеческой природе? Ведь, кажется, что бы ты ни сделал - людям все плохо». И Майкл отвечает: «Верно, верно… Что бы ты ни делал, как бы хороши ни были твои намерения, всегда найдется недоброжелатель, который захочет тебя очернить».
В 2009 году, после смерти Майкла, у Башира хватило дерзости отдать дань почтения моему брату. В то время он работал в шоу Nightline на канале ABC и попросил зрителей шоу вместе с ним вспомнить «величайшего в мире танцора и музыканта». Затем он заговорил о своем фильме: «Небольшой фрагмент фильма вызвал скандал, но правда состоит в том, что Майкл никогда не был признан виновным в преступлениях. И хотя стиль его жизни был немного необычным, я не верю, что он был преступным». Похвальные слова, только сказаны они были слишком поздно. Правда и справедливость Башира нужны были Майклу в 2003 году, а не в 2009-м. К тому же показ фильма уже нанес непоправимый урон. Ничто не могло повернуть вспять процесс, который привела в действие эта передача. В результате ее трансляции поднялся общественный шум, и правоохранительные органы сочли нужным вмешаться снова. Департамент по защите детей и семьи и полиция округа Санта-Барбары возбудили расследование.
morinen
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:17 | Сообщение # 67 |
Новосибирск
| goldy_kate
Глава 20. 14 White Doves (14 белых голубей)
Мне всегда было интересно, до какого же момента Майкл может терпеть, так как я знал, что маленький ребятёнок из Гэри, прячущийся от Джозефа в своей комнате, всегда оставался внутри него. Чисто на подсознании, я всё время ожидал, что он вырвется наружу и закричит.
Тот неизбежный день продлился на шесть месяцев полицейского расследования с того момента, как окружной прокурор Санта-Барбары Том Снеддон отослал свою кавалерию в Неверленд с ордером на обыск в руках, переходящим в право ареста. Это было 08:30 утра, 18 ноября 2003 года – в тот самый день, когда вышел его альбом «Michael Jackson’s Number Ones». Это была жуткая одновременность и роковая неизбежность. Теперь альбом никак не смог бы стать успешным.
Когда Майкл узнал, что на ранчо находятся более семидесяти офицеров, он взорвался. Он хватал тарелки с едой с тележки обслуги и швырял их об стену, разбил две лампы, свернул статую, перевернул кофейный столик и сбрасывал различные мелкие вещи на пол.
Тем временем в долине Санта-Инез полицейские обыскивали каждый уголок, вспарывали ножами бесценные картины, мебель. Этот рейд, длившийся четырнадцать часов, не привёл ни к чему. Я знаю, какой ущерб они нанесли, потому что Майкл показал всё братьям. А ещё он поклялся больше никогда не спать в основном доме (и он сдержал клятву – всегда оставался в гостевых покоях «Элизабет Тейлор»). Они ожидали, пока он с детьми уедет в Вегас на съёмки клипа и остановится в отеле «Мираж», выкупив весь этаж.
Я также направлялся в Вегас – в отель «ЕмДжиЕм» - с другом семьи Стивом Меннингом, чтобы обсудить сделку с СиЕмИкс Ентертейнмент Груп насчёт альбома Джексонов с участием Майкла. Он изъявил желание «записать две-три песни» с нами «по-братски, без лишнего шума, наедине в студии». Это означало никакой политики, никаких судебных тяжб, никаких голосований.
Я был в аэропорту Бэрбанк, готовился к отлёту, когда позвонила мама и рассказала о рейде. Она находилась в отчаянии. Всё, о чём я мог думать – это то, в каком штате находится Майкл и как мне поскорее добраться в Неваду. Когда я, в конце концов, добрался до отеля и вошёл в его номер, остатки его такой редкой ярости грудами лежали на полу.
«Что за….?!! Майкл?... МАЙКЛ???»
Его комната выглядела так, будто по ней прошёлся смерч, и моей первой мыслью было то, что копы побывали и здесь. Я не припомню, чтобы там были дети. Видимо, няня Грейс забрала их до того, как я приехал. Ренди и Ребби были уже в пути. Пробираясь через дебри хлама я прошёл в заднюю комнату, где Майкл сидел на стуле, спокойный, но всё ещё трясущийся мелкой дрожью, пытающийся отвлечься от жутких мыслей анимационным проектом, над которым он работал в то время.
«Ты в порядке?» - спросил я.
Голова опущена - он не ответил ничего.
«Мы вместе пройдем через это» - сказал я.
Он поднял на меня глаза, и я снова увидел своего маленького брата, прячущегося в номере отеля и снова напуганного предстоящим полетом сквозь зону турбулентности. Шокирован и растерян. Как сказала позже Ребби, «невменяемый» от безумия ситуации, которая неотвратимо затягивала его.
Он посмотрел на меня. «Я ничего не сделал. Я__ничего__не__сделал!»
«Мы знаем, - ответил я, - мы знаем».
«Так что же дальше? Они арестуют меня? За что? Они не могут так поступить со мной. Я НИЧЕГО не сделал!». Он стал мерить шагами комнату.
Прибыли Ренди и Ребби, мама была на подходе. Ребби сразу склонилась и начала убирать царящий везде беспорядок, не произнося ни слова в воцарившейся гнетущей тишине. Телефон разрывался от беспрестанных трелей. Снаружи бесновались папарацци. В небе шныряли легкие вертолеты. Через некоторое время к нам пришли менеджеры с претензией о нарушении спокойствия других постояльцев и просьбой сменить место проживания. Мы переехали на ранчо Грин Веллей, но всё происходило очень быстро и давление на всех казалось сверхмощным.
Было удивительно то, как Майкл заботился о детях после того, как прошел первичный шок. Дети очень проницательны и они всё время задавали вопросы, но отец убедил их в том, что всё будет в порядке, несмотря на то, что он даже себе не мог сказать этого. Я видел, как он держал на руках и обнимал Пэрис; она прижала его к себе. Он закрыл глаза и сглотнул.
Сейчас самое время стать мужественным, мой младший брат. Причина, чтобы бороться, рядом с тобой.
__________________________
На следующий день после рейда прокурор Том Снеддон провел пресс-конференцию и объявил во всеуслышание, что имеет на руках разрешение на арест Майкла по причине «многочисленных случаев растления малолетних». Он призвал моего брата прийти и сдать свой паспорт. Придал всему происходящему ненужную атмосферу побега.
Он не раскрыл имя обвинителя, но всем было понятно, что это Гевин Арвизо и он станет утверждать, будто его подвергали насилию и удерживали против воли, чтобы принудить к сотрудничеству ради поврежденных связей с общественностью после документального фильма Башира.
Снеддон будет уверять судью, что Майкл и его соратники действительно развратили Гевина тогда, когда дружба Майкла с мальчиком находилась под прицелом видеокамер, а не перед документальными съемками, когда Гевина ещё никто не знал.
Стоя перед грудой микрофонов, он объявил, что залог составит три миллиона долларов, а максимальный срок тюремного заключения в этом деле – восемь лет. Его затяжная речь никак не заканчивалась, обвиняя и разъясняя, чем же это дело отличалось от обвинений 1993 года, потом Снеддон отвечал на вопросы.
«Могут ли у Майкла Джексона отобрать детей?» - закричал один из репортеров.
«Это решение примет высший суд» - ответил прокурор.
«Давай, долбо*б, прибавь Майклу ещё мучений. Заставь его думать о возможной потере всего, что дорого ему»: подумал я.
«Возможно ли наличие дополнительных жертв в этом деле?»
«Да» - ответил он. «Мы призываем людей выходить из тени, если у них имеется какая-либо информация о других пострадавших в обществе».
У вас ничего нет. Именно поэтому вы приглашаете всех, кто может услышать.
«Если Майкл Джексон, или его люди смотрят нашу трансляцию прямо сейчас, что бы вы хотели ему передать?»
«Вали сюда и сдавайся!» - ответил Снеддон. Члены пресс-конференции расхохотались, но на этом шутки не закончились – другой репортер встрял с ещё одним важным вопросом: «Простите, я хотел спросить. Шериф, вы намерены устроить для нас ланч после этой конференции?»
«Вероятно, вы не знаете, что мы имеем некоторые финансовые проблемы» - парировал Снеддон. Ещё больше хохота.
«Что Вы можете сказать родителям, позволяющим своим детям посещать Неверленд?»
«Я бы советовал им не делать этого» - ответил шериф Джим Андерсон. Ещё больше хохота. Это всё начинало походить на комический дуэт.
Они утверждали, что слава обесчеловечивает, но, на мой взгляд, власть в этом случае ещё хуже.
В то время как все смеялись, я мог думать только о Майкле. Громит свой номер, сворачивается в кресле, мерит шагами комнаты, сходит с ума от горя. Держит на руках Перис. Я думал о маме, плачущей и молящейся. Я видел, как Ребби собирает то, что спровоцировал Снеддон. И я чувствовал, как во мне закипает злость. Позже, уже по дороге домой, я слышал, как окружной прокурор напомнил репортерам, что он надеется, что «вы все останетесь здесь надолго и потратите немало денег, потому что мы нуждаемся в ваших продажах для поддержки наших институтов». По-видимому, это тоже была шутка.
Как бы там ни было, Майкла он недооценил. Теперь мой брат прошел через двадцать четыре часа всевозможных эмоций и, полный сомнений и недоверия к властям, начал размышлять о дне визита в суд. Он знал, что оставил открытую дверь проблемам тем гражданским урегулированием иска 1994 года. «Это было плохим советом, - резюмировал он, - и я знал это ещё тогда. Теперь я покажу им то, что хотел показать уже давно – я невиновен».
Снеддон, видимо, забыл, что Майкл просил открыть уголовное дело в 1993 году, но судья запретил это. Как говорил Майк: «Ложь – это спринтер, истина - марафонец. Правда будет бежать марафон на этом суде». Эта правда бежит до сих пор, набирая скорость и мощь вот уже десять лет.
Майкл прилетел в Санта Барбару на частном самолете, где полиция уже ожидала его в ангаре. Камера фиксировала каждый его шаг – приземление, выход, переезд в участок, прибытие в наручниках. Когда он вышел из полицейского фургона, он потряс запястьями, скованными наручниками за спиной – жест, предназначавшийся журналистам, словно говорящий «Видите? Видите, что они со мной сделали?!» Он хотел, чтобы мир знал.
Потом. Я хотел знать, что же сказали этому миру. Некоторые из семьи не могли заставить себя смотреть сводки новостей, но я не мог удержаться от переключения на СиЭнЭн. Связующий центром этого канала была Кира Филипс, вместе с блондинкой из «Entertainment Tonight» (ежедневная новостная развлекательная программа, транслирующаяся на всей территории США. – прим. пер.) и судебным экспертом, оба из которых отпускали пренебрежительные замечания в адрес Майкла и осуждали его. Сначала шоу Снеддона, потом наручники, теперь два клоуна, притворяющихся глубоко информированными о происходящем. Возможно, я был тогда чересчур чувствительным, но такой род спекуляции на мнениях – всего лишь игра масс-медиа, в которую безоговорочно верили люди, и я дымился от злости.
Последней каплей стало то, что она сказала нечто нелестное о нашей семье, и я сорвался, долбанув кулаком в экран телевизора, разбивая его на мелкие осколки. Затем я позвонил на СиЭнЭн и потребовал вывести меня в прямой эфир, потому, что в нашей семье так заведено: если ты задеваешь одного из нас, ты задеваешь всех.
Не думаю, что Кира Филипс поверила, что это мог быть я, ввиду всего происходящего, но я был там вовсе не для милой болтовни и мой голос срывался от гнева. Я никогда не появлялся на сцене, на радио, или телевидении так спонтанно и так яростно, но до этого я выслушал предостаточно.
«Майкл тысячу раз невиновен, - сказал я, выстраивая свою тираду, - и мы устали от людей. Я ХРЕНОВО СЕБЯ ЧУВСТВУЮ и устал от людей, говорящих от имени моего брата, от нашего имени, при этом совершенно не знающих нас. Вы выставляете этих людей на государственное вещание, на международное телевидение, они говорят эти вещи и общество думает «Ой, а может и правда так?». Мой брат не эксцентричен. Мой брат – за мир. В довершении сегодняшнего дня ещё и ЭТО СОВРЕМЕННОЕ ЛИНЧЕВАНИЕ. ЭТО ТО, ЧТО ОНИ ХОТЯТ УВИДЕТЬ - ОН В НАРУЧНИКАХ. ВЫ ПОЛУЧИЛИ ЭТО! НО Я ОБЕЩАЮ, ЭТО ДОЛГО НЕ ПРОДЛИТСЯ, Я ВАМ ОБЕЩАЮ!»
Она сказала, что понятия не имела, через что мы прошли.
«КОНЕЧНО, НЕ ИМЕЛА! Ты не была в том положении, в котором был я, или моя семья, но ты посмела выставить этих людей на съемки. Мы – семья и всегда будем ею. Моя любовь с ним. И мы будем поддерживать его на тысячу процентов. Мне больше нечего сказать. Прощайте».
Когда я грохнул трубку на рычаг, мои ладони тряслись. Я опустился на пол, взглянул на разбитый телевизор, уронил голову на руки и зарыдал.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:17 | Сообщение # 68 |
Новосибирск
| После первого этапа унижения, когда все мы сумели выпустить пар, Майкл вернулся в Вегас и начал вести переговоры. Это было не столько открытие, сколько убеждение в справедливости обеспокоенности в отношении группы названную мной «Джентльменский клуб Беверли Хиллз». Это был хорошо сбитый коллектив влиятельных брокеров музыкальной индустрии, которые, как он сказал, стояли за всем этим и «страстно желали сбить меня с ног», ещё он добавил «Они не хотят, чтобы я был успешен… они хотят, чтобы я сидел за решеткой… они хотят прикончить меня».
Когда он рассказал это маме, рассказал мне, ещё нескольким членам нашей семьи и близким друзьям, его страхи обрели некую определенность – будто кто-то стал ясно видеть после того, как пыль осела. Он также озвучивал свои подозрения позднее – во время радиовещания Джесси Джексона, говоря, что «сейчас проходит большая битва… есть очень много скрытого». Битва, которую он упомянул, разворачивалась вокруг его музыкального каталога.
Во время нашего разговора именно искренность его голоса заставила меня задуматься над следующим – правда это или нет – мы, как семья, могли увидеть финансовое обоснование того, о чем он говорил нам: если бы он отправился за решетку, какие права он имел бы на каталог в новом качестве осужденного преступника? Учитывая бесчисленные иски, выстраивающиеся в ряд вследствие определенных деловых отношений, он утратил бы их все из-за тюрьмы. Такой исход неизбежно привел бы к огромным потерям, дефолтам по его многочисленным банковским кредитам и его доля каталога перешла бы во владение к Сони. Это не было отдаленной теорией, скорее, отчетливым будущим в случае подтверждения обвинительного вердикта.
По-моему, его страхи были вполне обоснованными: он владел чем-то наподобие Кох-и-Норовского бриллианта музыкальной индустрии. («Koh-i-noor» - бриллиант овальной формы, весом в 109 карат индийского происхождения. – прим.пер.) Впрочем, даже более: он заговаривал о «секретности» задолго до того, как обстоятельства обернулись против него и теперь его подозрения, казалось, становятся всё более обоснованными.
Полицейское расследование начало становиться подозрительным, когда мы узнали об официальном запросе в Департамент по Делам Детей и Семьи и обнаружили, что его социальные работники вели беседы с Гевином Арвизо и закрыли дело в течение тринадцати дней, так как не обнаружили предмета преступления.
Письмо, «краткое резюме расследования по делу растления малолетних, выполненного Особым Отделом» разъясняло, что «ребенок прошел интервью… и отрицал любые формы сексуального насилия». Его мать, Джанет Арвизо, сказала, что Майкл был «вторым отцом» и никогда не спал в одной постели с её сыном. Департамент «постановил обвинение в сексуальных домогательствах признать необоснованными», заключение Полицейского Департамента Лос-Анджелеса прилагалось.
Это письмо оправдывало Майкла и датировалось 26 ноябра 2003 года – ровно пятью днями позднее его ареста. Конечно же, Снеддон стал бы отвергать его легитимность, утверждая, что в случае вызова Департамента по Делам Детей и Семьи «расследование не велось – это было интервью». Я не знаю, что он надеялся расследовать, если мальчик, поддерживаемый своей матерью, уверенно утверждал, что Майкл не прикасался к нему неподобающим образом, не говоря уже о сексуальном насилии. То же самое он сказал Дину из своей школы, но это всё уже не имело никакого значения. Всё, что мы знали, так это то, что в феврале 2003 семья Арвизо горой стояла за невиновность Майкла, равно как и органы власти, но уже в июне Гевин стал утверждать, что действительно подвергался насилию, разъясняя, что это произошло уже после того интервью с социальными работниками.
Что он забыл упомянуть, так это то, что его семья прибегала к услугам адвоката по гражданским искам – адвоката, который консультировал дело Джордана Чандлера в 1993. Вот с таким вот вполне легальным финтом Снеддон созвал Совет Присяжных и решил, что дело должно быть передано в суд.
После его ареста и перед тем, как мы покинули Вегас, Майкл хотел обсудить принятые меры безопасности и он сказал: «Я не чувствую себя достаточно защищенным, и это чувство поглощает меня». Няня Грэйс уже объяснила мне, что текущая схема охраны не подходила Майклу, и я предложил ему нанять новых людей, которые не боялись бы ничего и разделяли бы его веру в Бога. Я знал сыновей Луиса Фаррахана, главы Нации ислама (Нация ислама - негритянская религиозная и националистическая организация в США, основанная в 1930 в Детройте, штат Мичиган, Уоллесом Фардом Мухаммадом. – прим.пер.), у него был штат телохранителей, идеально вышколенных для подобной работы. Уверенный в своих познаниях об исламе и в том, что Мухаммад Али рассказал ему, Майкл одобрил эту идею, но события 9 сентября всё ещё оставались довольно болезненным вопросом для Америки. Он знал различие между истинными мусульманами и экстремистами, презирающими ислам, но к этому вопросу стоило подходить с максимальной деликатностью.
«Просто в твоем окружении появятся новые темнокожие шкафы в галстуках, делов то. Никто и не заметит» - убедил его я.
Конечно же, люди не заметили, из чего можно сделать выводы, что «фундаменталисты» окружали его и с удовольствием промыли бы ему мозги. Люди забывали о том, что вера Майкла в Бога была слишком сильной, чтобы поколебаться при первом же случае, и люди Фарда были там только для эффективной защиты, а вовсе не для поддержки идеологии. Но имеющаяся суета поразила нас обоих, и оставалось только гадать, что Али сотворит из всего этого. Как бы там ни было, после встречи с представителями Нации ислама в Вегасе, Майкл был счастлив, пообщавшись с людьми, которые обращались к нему «сэр» и уважительно относились к нему. Он ощущал себя комфортно из-за того, что всё снова оказалось под его контролем.
Тем временем, наш брат Рэнди начал работать доверенным Майкла и у них появилась возможность снова почувствовать то братское единение, которое было вплоть до отъезда Рэнди из Хейвенхерста. Связи Рэнди помогли Майклу найти адвоката Томаса Мезеро, человека, не смущенного знаменитостью подле себя и не заинтересованного во всеобщей показухе. Его единственной заботой были «честность, порядочность, честь, милосердие, невинность и правота» Майкла. Без сомнений, мы наняли верного человека.
В тот момент, когда я столкнулся с этим столь невозмутимым характером и услышал прогнозы по поводу того, как любой сломается под перекрестным допросом, я ощутил крохотный проблеск надежды, который было невозможно найти в тотальной предвзятости Снеддона. Эта надежда росла вместе с тем, как Том доказывал, что весь этот иск шит гнилыми нитками. Также он обнаружил, что Джорди Чандлер, обвинитель из 1993-го отказывался давать показания. Впрочем, «даже если бы он и прошел через суд, у нас были свидетели, которые были готовы уверять, что он рассказывал им, что факт растления никогда не имел место быть, и что он не будет общаться со своими родителями за то, что они заставили его говорить такие вещи». (Парень сдержал свое слово – он не разговаривал с родителями на протяжении одиннадцати лет.) Неудивительно, что присутствие Тома здорово подбодрило Майкла, когда дело было передано в суд.
Это было в конце февраля 2005 года.
В первый день суда вся семья находилась в Неверленде. Майкл проснулся рано, чтобы убедиться, что он морально готов, что прическа в порядке, его костюм безукоризненно чист, а мейкап, наложенный Карен Фей, идеален. Все пребывали в задумчивости; все легко позавтракали. Представлялось довольно трудным занятием не рассматривать всё происходящее, как закулисье шоу, на котором мы отчаянно не хотели появляться. Пришло время выяснить, из какого теста слеплена наша семья, действительно ли мы являемся братьями и сестрами друг другу. Всё, чего мы избегали, или, по крайней мере, старались, свалилось на нас за последние несколько недель. Наступило время взглянуть уродливой реальности в глаза; здесь мировая слава, грандиозный успех Майкла или титул Короля поп-музыки не имели никакого значения, пришлось оставить всё это на пороге зала заседаний. Внутри этого судебного зала открывалась вся истинная людская сущность – доброе, злое, отвратительное – всё вышло из-под контроля.
В тот первый день, когда мы сидели внутри этого Снеддоновского карточного домика, я посмотрел на Майкла, одетого в пиджак в стиле милитари с красной повязкой на рукаве и был поражен его ясностью и решимостью. Он прибыл сюда с настроем, который четко давал понять: «Давайте. Покажите по максимуму, на что вы способны». Он вошел туда с высоко поднятой головой и… с ароматным шлейфом, тянущимся за ним. Тогда на нем был парфюм от Дольче Габбана из флакона с красной крышечкой, мой любимый. И сейчас, когда Пэрис, или Принс чувствуют этот запах от меня, они сразу откликаются: «Ты пахнешь совсем как папа».
Однажды, когда мы ехали в суд, Майкл начал с ног до головы обрызгиваться духами, окутывая себя ароматным облаком. Мама, вечно жалующаяся на аллергию на духи, начала кашлять. «Ты наносишь слишком много! Я не могу нормально дышать» Прекрати немедленно…»
Майкл рассмеялся и пшикнул ещё несколько раз. «Классно пахнет. Маам… Джермейн, будешь?!»
Я быстро брызнул несколько раз себе не шею. Мама досадливо цыкнула, силясь сохранить серьезное лицо, но не удержалась и широко улыбнулась в приспущенное окно. Такие моменты всегда помогали снять напряжение, которое нагнетали дни проведенные в суде.
В те дни, когда я ездил в черном внедорожнике вместе с Майклом, телохранители размещались на передних сиденьях, а Джозеф восседал сзади. Мама, Майкл и я сидели на одной линии кресел. У ворот Неверленда всегда стояла куча фанатов с транспарантами, баннерами со словами любви и поддержки. Они подбадривали нас. Я никогда не забуду, как Майкл попросил водителя остановиться потому, что заметил баннер, который держала одна девушка. Он опустил окно, коснулся её руки и взял у неё фотографию ребенка, приглянувшуюся ему. «Он красивый…. Очень красивый ребенок» - сказал он.
«Я люблю тебя, Майкл!» - ответила она.
«МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, МАЙКЛ!» - загудела толпа, и мы двинулись с места. Он всегда садился справа за водителем, возле тонированного стекла, с наушниками в ушах, слушал музыку. Однажды, во время наших первых поездок, я передал ему свой плеер и наушники.
«Попробуй это… здесь есть сильная песня».
«Беги, Джонни, беги» - песня, которую я записал для Тито задолго до того, как началась вся эта кутерьма с полицией, но её тема была более чем уместной. Этот тайный саундтрек наших поездок в суд повествовал о темнокожем мужчине, несправедливо обвиняемом в изнасиловании белой женщины в одном из старых южных городков и «Джонни» вынужден бежать, так как все жители города уверены в его виновности. Как гласят первые строчки текста: «Ты говоришь со мной и я знаю, что ты не прикасался к ней/Но белые не верят тебе/Он приведет тебя в участок и наденет на тебя наручники/Привяжет тебя к дереву, а потом прирежет/Всё, о чем говорят, так это их слова/Это передается из уст в уста и становится слухом».
Майкл слушал песню и смотрел в окно, отстукивая ногой ритм ударников. К тому моменту, как мы добрались до зала суда, он слушал её во второй раз.
Когда внедорожник остановился и секьюрити выскочили наружу, Майкл вернул мне наушники. «Великолепная история. Можно сделать прекрасное видео!» - озорно подметил он.
«Майкл, Вы готовы?» - спросил телохранитель, прерывая возникшую идею.
Раз. Два. Три. Открыть двери. Тишину Санта Марии разрезали щелчки сотен затворов камер, приветственное гудение фанатов и галдеж репортеров, наперебой задающих вопросы, в то время как Майкл спокойно двинулся по направлению здания суда.
Суд предоставлял шесть мест для семьи, потому мы поддерживали Майкла посменно.
Каждый раз, когда я был там, я сидел в первом ряду позади него футах где-то в семи, уставившись ему в затылок, и пытался понять, о чем же он сейчас думает. Так я поступал с каждым, осматривая помещение. Я разгадывал выражения лиц сидящих там присяжных и смотрел, делали ли они заметки. Я пристально разглядывал судью Мелвилла и гадал, понимает ли он, сколь ничтожную власть имеет над всем этим цирком по сравнению с Богом. Я смотрел на маму, которая сидела там ежедневно, без единого отступления, сдержанную и красивую в своем стремлении к установлению истины. Не думаю, что я понимал полностью её силу до нынешнего времени: она была сломлена, но никак не выказывала этого.
Её гордость и вера в собственного сына были очевидны для всех, и в моей памяти навсегда остался образ Майкла, идущего по коридору, держащего маму за руку, чтобы она чувствовала себя увереннее. И всё же, её ежедневное присутствие было гарантией его стабильности. Джозеф тоже был там. Тверд, как никогда, в своей поддержке. Его духовная сила, неизменная хмурость никогда не выдавали его истинных чувств, и он всегда оставался немногословным. Никогда ничего не говорил, но был твердо уверен, что Майкла освободят. Это убеждение было настолько определенным, что, я думаю, спасло всех нас.
Ещё я наблюдал за представителями СМИ, набивавшимися в специально отведенную для них комнату. Когда свидетели Снеддона начали давать свои лживые показания, журналисты бросились к двери, чтобы распространить суть обвинения – Майкл потчевал своих «жертв» алкоголем, листал вместе с ними порнографию, лапал мальчиков и держал семью главного обвинителя в «заточении». Масс-медиа рвались вперед, чтобы первыми донести жареные факты до народа и где-то в этой давке, втоптанная в землю, лежала правда, извлеченная Томасом Мезеро во время перекрестного допроса. К примеру, как когда выяснилось то, что Майкл не спаивал детей алкоголем, но мальчики знали, где хранится ключ от винного погреба. Или когда Гевин Арвизо сказал, что, да, Майкл просматривал вместе с ним порножурнал, только Том указал, что дата его выпуска – август 2003 года (позднее даты подачи иска – прим.пер.). Или когда Джанет Арвизо подтвердила факт насильственного удержания её семьи в Неверленде, только Том доказал, что они трижды выезжали из поместья и возвращались обратно по собственной воле. Или когда Гевин сказал досудебному Совету Присяжных, что Майкл приставал к нему седьмого февраля, однако в обвинениях в ходе судебного разбирательства указывалась дата «где-то между двадцатым февраля и двенадцатым марта 2003 года».
Самым удачным ходом Тома стала информация о том, что однажды семья Арвизо уже подавала в суд на владельца сети супермаркетов С. Пенни с требованием компенсировать несколько миллионов морального ущерба. По иску выплатили 150 000 долларов, когда мать Арвизо засвидетельствовала факт приставания к ней охранников во время задержания её и её сына за кражу одного из предметов одежды. Джанет Арвизо также была под подозрением (и позднее осуждена) за мошеннические действия против правительства. Я думаю, судья составил правильное впечатление об этой семье после ряда таких красноречивых фактов.
Фактически, это произошло в первый день, когда Снеддон ещё не имел никаких материалов для дела, так как его главным свидетелем был Мартин Башир. Я не мог поверить в то, что этот искаженный документальный фильм, продемонстрированный судье и присяжным, стал основанием для открытия дела, но, по-видимому, его можно было считать мотивом. А люди ещё удивлялись, почему мы называли его «следство ведут СМИ».
СПАСИБО goldy_kate
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:17 | Сообщение # 69 |
Новосибирск
| goldy_kate
Проблемы с судом не только подпортили репутацию Майкла, они ещё и основательно подорвали его финансовое состояние. В течение восемнадцати месяцев он должен был сконцентрироваться не на творчестве, но на возвращении себе доброго имени, что, впоследствии, подтолкнуло его в долговую яму, особенно после того, как отмена тура Invinsible обошлась ему, по меньшей мере, в сто миллионов долларов. Тем временем, его процентный кредит увеличился до 272 миллионов долларов, и содержание Неверленда забирало до миллиона долларов ежемесячно, не учитывая выплат по кредиту в 23 миллиона долларов взятого под залог ранчо. Было очевидно, что Майкл начал чувствовать некоторые стеснения, хотя до критической точки дело ещё не дошло, ведь музыкальный каталог обеспечивал ему 25 миллионов долларов ежегодных доходов. Проблема состояла в том, что его дебет и кредит были равны по суммам.
Во время суда я был вынужден отправиться в Бахрейн на некоторое время. Я оставался на связи с мамой и Томом, но никто не знал, что я был там, чтобы немного облегчить финансовое состояние Майкла. Едва он освободится из суда, я хотел бы, чтобы он был свободен и от долгового бремени. Именно к этому я и стремился, когда вел беседы с Принцем Абдуллой – вторым сыном Короля. Мой хороший друг Али Квамбер представил нас друг другу. Он объяснил, что Принц продюсировал одного местного артиста, но с удовольствием занялся бы не только эстрадной, но и развлекательной отраслью бизнеса.
Майкл делал попытки заняться этим с Киндом Энтертеймент за несколько лет до этого и его идеи по поводу отелей, тематических парков и кино никогда не истощались – они представляли так называемый «следующий уровень», направление, отличное от музыки. Также, после опыта близкого соприкосновения с американским правосудием, он заговаривал о поиске пристанища на Востоке для себя и своих детей после окончания суда.
В конце концов, представилась возможность объединить Принца и его богатство с Майклом и мной в качестве сотрудничающих партнеров не только в музыкальной, но и в киноиндустрии. Это была не только взаимовыгодная сделка, но и, что более важно, возможность для Майкла вернуться обратно в колею.
Когда я прибыл в Манаму – столицу Бахрейна, Али проводил меня в маленькую студию звукозаписи. Он сказал мне, что Принц «находится в восторге от предстоящей встречи с членом семьи Джексонов».
«Отличное начало!» - я отшутился, полагая, что он разыгрывает меня. Когда я приехал, Принц развернул постер с Джексонс 5 и попросил меня оставить на нем автограф, затем начал рассказывать мне о своих планах на музыкальном поприще и основании предприятия под новым лейблом, а заодно и компании под названием «Два Моря». Следующее, что я помню – мы сидим в пустыне, в одном из этих красных королевских шатров и подписываем контракт на разделение акций компании между ним, мной и Майклом – по 33.3 процента каждому.
По возвращении в Калифорнию я дал Майклу поговорить по телефону с Принцем Абдуллой, пока мы ехали в суд. Они восторженно говорили о планах на будущее, обменялись номерами и с тех пор постоянно находились на связи.
Во время моего отсутствия.
По одному взгляду на Майкла было очевидно, сколь уничтожающим был опыт постоянного пребывания в суде, сопровождаемого необходимостью выслушивать ложь за ложью. Для него это стало узаконенным аналогом зашивания в мешок и всяческого поливания грязью.
Очень часто он возвращался на ранчо вечером и запирался у себя в комнате до следующего утра. Следуя советам охраны, он стал носить бронежилет – толпа у стен суда росла, и никто не мог знать, какой сумасшедший затрется в неё завтра. Сам факт того, что он был вынужден надеть защиту, никак не сказался на его настроении. Его дело стало самой известной новостью на всем земном шаре.
Нам рассказали, что снаружи околачивалось около восемнадцати сотен аккредитированных репортеров и продюсеров, а палатки масс-медиа напоминали командный центр военных действий. В другом углу двора суда стояли фанаты Майкла с баннерами и плакатами. Посреди всего великолепия стоял Майкл, чье терпение к этому балагану давно истекло. Его отчаяние впервые вырвалось наружу в тот день, когда он приехал в зал заседаний в пижаме, но я также запомнил день, когда ему надоели все установленные правила и формальности, доминирующие в его жизни на протяжении пяти месяцев.
Я сидел сзади него, когда он осторожно поднял руку, словно ребенок в классе, прерывающий урок, чтобы задать вопрос, только вот Майкл хотел попросить разрешения выйти в уборную. Это скорее походило на указательный палец, поднятый до уровня глаз, но он, казалось, был неуверен, можно ли прерывать судебный процесс. Когда Майкл удостоверился в том, что остался незамеченным, он опустил руку и выждал ещё с минуту. Потом, он сделал ещё одну попытку, но судья Мелвилл, проигнорировал его жест. Это происходило во время перекрестного допроса, проводимого Томасом Мезеро, потом судья планировал допросить Майкла. Устав от того, что на него не обращают внимания, Майкл достиг точки абсолютного безразличия ко всему происходящему. Он тихо встал, повернулся и похлопал меня по плечу. Я вышел вслед за ним и, окруженные его охраной, мы спустились вниз по лестнице, к уборным. Мы оставили охрану за дверью, и Майкл едва успел добежать до кабинки.
«Ты можешь в это поверить?! – выкрикнул он, - Я пытаюсь привлечь его внимание, а он просто игнорирует меня! Что он хочет с меня? Чтобы я описался в зале суда?» Пока он мыл руки в умывальнике, он продолжал разговаривать с моим зеркальным отражением.
«Ты всё правильно сделал – не бери это так близко к сердцу» - сказал я.
«На меня валится абсолютно всё! Я не понимаю, как люди могут всё так ужасно перекручивать» - ответил он. Могу сказать, этот перерыв в туалете стал огромной передышкой в происходящей кутерьме, и он просто стоял там, мысленно благодаря за эти краткие моменты, когда за ним никто не наблюдал, и не было слышно лжи; когда он мог говорить и быть услышанным.
«Многие люди лгут, единицы говорят правду. Запомни это» - сказал тогда ему я. На этих словах он распрямил плечи, глубоко вдохнул и повернулся на каблуках и пошел обратно - в зал заседаний.
Шестьдесят шесть дней. Ровно столько длился процесс, прежде чем вопрос свободы Майкла оказался в руках восьми женщин и четырех мужчин из числа присяжных.
И Бога.
Всем нам было разрешено вернуться в Неверленд, где в полной прострации мы прождали ещё шесть дней, пока присяжные рассматривали четырнадцать пунктов обвинения: уголовные преступления, наказуемые лишением воли и правонарушения, которые предполагали нахождение на свободе, но оставили бы на его репутации неизгладимое пятно. День за днем, мы не могли отвлечься от этого вопроса: Если они рассматривают дело так долго, возможно, это хороший знак? Или решение занимает так много времени потому, что одни уверены в чем-то, а другие нет? А что если они не смогут решить? Будет ли тогда повторное слушание дела? Ожидать вердикта присяжных и наблюдать за тем, как твой брат задается вопросом, будет ли он свободен, чтобы снова заниматься музыкой, оказалось мучительным. Власти окружили Неверленд патрульными машинами, охрана в полицейской униформе перекрыла все входы и выходы. Это казалось чрезмерным, но в этом деле всё было чрезмерным.
Пока я ожидал, как чревоугодник наказания, я включил телевизор в своей комнате на канале новостей. Нэнси Грейс захлебывалась слюной в своих предсказаниях обвинительного вердикта. Я полазил по каналам, но оказалось, что все пришли к консенсусу. Значит, Снеддону удалось убедить масс-медиа своей жалкой экспертизой. Всё, на что мы надеялись, так это то, что Том Мезеро проделал то же с присяжными.
Я сидел рядом с Тито на парапете фонтана возле тематического парка. Каждая поездка, каждый забавный момент, которые мы переживали вместе, застыли, пока мы чистили арахис, ставший нашим обедом. Мы разговаривали, сплетничали, волновались. Над нами кружились два новостных вертолета, но на этот раз я не обращал на них внимания. А потом мы услышали хруст гравия под шинами. «Они вынесли вердикт!» - крикнул нам водитель.
Уже в машине мы узнали, что судья Мелвилл дал семье сорок пять минут, чтобы добраться до зала суда. Был примерно час дня, 13 июня 2005 года.
Мы примчались в главный дом и подобрали свои куртки. Все залезали в сопроводительную колонну автомобилей. Майкл, в солнцезащитных очках на носу, уже сидел в машине. Он сидел возле Ребби, в руках которой покоилась Библия – она читала из писаний. Он слушал и раскачивался в кресле. «Почему? Почему? Почему?» - повторял он, постукивая кулаком по правому колену. «Почему всё пришло к этому?». Ребби продолжала читать и тогда, когда Рэнди забрался на сиденье подле неё. Она читала на протяжении всей дороги в суд. В течение прошлых двух недель Майкл дважды посетил местное собрание свидетелей Иеговы, возвращаясь к истокам своих убеждений в свои самые тяжелые времена. Мы смеялись, потому что оба богослужения шли на испанском, но я не думаю, что ему было необходимо уловить суть. Он просто хотел почувствовать близость ко всему, что знал. Простить всё, что произошло до этого.
Я сидел в машине сразу за ним по дороге в суд. На моей шее висел подарок от новой женщины в моей жизни, моей будущей жены Халимы Рашид. Мы недавно встретились в одной из кофеен Старбакс. Шахматы судьбы. Король нашел королеву.
За неделю до вердикта она подарила мне золотую цепочку с мусульманской молитвой, выгравированной на медальоне: «Он знает, кто был до них и кто будет после них, они не могут постичь никакие из Его знаний, кроме его воли…». Я зажал кулон в ладони и держал у своих губ всю дорогу. «Мой брат вернется домой, на это ранчо. Мой брат вернется домой на это ранчо…» - шептал я, когда мы отъехали от Неверленда сквозь толпу фанатов, которые, казалось, находились там постоянно. «1000% невиновен» - гласил один из баннеров.
Господи, молю, пускай это будет знаком.
Суд отказал нам в дополнительных местах в день оглашения вердикта. Только шесть мест для семьи. Правила оставались правилами. Джанет и я решили пропустить остальных вперед себя. Отчасти, я и сам не знал, смогу ли наблюдать за тем, как мой брат стоит окруженный полицейскими и слушает, как присяжные зачитывают четырнадцать вердиктов. Мы с сестрой поднялись в верхнюю комнату. Только она, я и охрана в этом маленьком помещении без окон, глухие и слепые к тому, что происходило в зале суда. Мы молились. Мы стояли обнявшись. Мы мерили шагами комнату. Мы ждали.
А потом я услышал приветственные возгласы снаружи. Непрерывные. Я вылетел за дверь, спеша на этот шум, как за ребенком, которого уже отчаялся найти. Крики стали громче. Внизу, в коридоре, я наткнулся на заклеенное окно и расчистил его, чтобы видеть, что происходит снаружи. Там я заметил женщину, выпускающую голубей. Одного за другим.
«ДЖАНЕТ! ДЖАНЕТ!» - я заорал, бросаясь к моей сестре, которая выскочила из комнаты. «ОНИ ВЫПУСКАЮТ ГОЛУБЕЙ!»
В тот самый момент какая-то леди вприпрыжку сбежала по лестнице. «Он свободен по всем пунктам! Они оправдали его по всем пунктам!» Если бы я мог передать тот восторг, который я почувствовал в тот момент! Поставьте меня в самом большом концертном холле мира, перед двумястами тысячами слушателей и это не пойдет ни в какое сравнение.
Мы помчались вниз по лестнице и ждали у дверей, пока они не открылись, и наружу вышел Майкл, окруженный остальными членами семьи с Томом Мезеро. Майкл, в отличии от всех остальных не улыбался. Он выглядел ошеломленным, и мы просто продолжили идти. Не самое время для объятий. На это всё найдется время в Неверленде. У меня даже не было возможности позлорадствовать над унижением Снеддона. Он, и его идиоты-детективы войдут в историю, как жалкая команда, напавшая на моего брата и одержавшая громкое поражение. Дважды.
Мы вышли вместе, всей семьей, приветствуемые громкими воплями радости. Я хотел найти девушку, выпустившую четырнадцать голубей – по одному на каждое «не виновен». Она сделала самую прекрасную вещь и все мы, даже Майкл, отметили это действо. На этом пути к свободе, прикрытый зонтиком, он проигнорировал журналистов и поприветствовал своих фанатов. Прежде чем сесть в автомобиль, он повернулся и пожал руку Тому. А потом конвой доставил нас в Неверленд, где Принц, Пэрис и Бланкет ожидали нас вместе с няней Грэйс. Теперь жизнь могла возвращаться в норму, и мы искренне надеялись, что всё худшее уже позади.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Вторник, 16.04.2013, 19:34 | Сообщение # 70 |
Новосибирск
| morinen
Глава 21. Вернувшийся Король
Где-то осенью 2008 года я увидел, что в глазах Майкла снова появился блеск: в этот период его жизнь вернулась в колею, здоровье было превосходным и он начал готовиться к величайшему возвращению в истории. Впервые за долгое время он был просто счастлив. И я был не единственным, кто увидел его возрождение: люди, работавшие с ним многие годы, тоже заметили эту перемену. Они, как и я, умели понимать, когда у него внутри разгоралось творческое пламя и зажигало огонь в его глазах. Мир читал в желтой прессе о том, что Майкл превратился в ослабшего человека с шатким здоровьем, навсегда сломленного судом; в исполнителя, неспособного больше ездить в туры, певца, чей голос никогда уже не будет прежним; в артиста, якобы медленно гибнущего от наркозависимости. Все это было неправдой - как ясно свидетельствуют пятна пота на стенах его танцевальной студии и вокальные партии, которые он записывал для великолепных треков, оставшихся незаконченными.
Домыслы о здоровье Майкла, получившие особенно широкое распространение после его смерти, резюмировали суть его публичной жизни: сплошные слухи и безумные трактовки, искажавшие реальную картину. Люди часто обсуждают сделанную в 2008 году фотографию моего брата, на которой он снят в инвалидном кресле. Подписи к ней обычно гласят: «Болен, слаб, не может стоять на ногах, и уж точно не в том состоянии, чтобы выступать…» Именно это Майкл и хотел слышать от средств массовой информации и биографов. Человек, которого всегда недооценивали, одурачил всех. Это была его игра, очередной маскировочный наряд, призванный создать впечатление, будто Майкл не готов к возвращению и очень плох. Он лучше, чем кто-либо, знал силу имиджа, а также понимал, что люди сомневались в его потенциале. И вот представьте – только представьте, - что было бы, если бы он вернулся как ни в чем не бывало, удивив мир, преобразившись в одночасье из фотографий «до» в образ «после». Майкл вел себя как Вилли Вонка, который хромающей походкой выходит из ворот своей шоколадной фабрики к ошеломленной толпе, спотыкается… отбрасывает трость, выполняет кульбит – и толпа ликует. Купились! Настоящее возвращение возможно только тогда, когда она кажется невозможным.
Жизнь Майкла в сознании людей давно уже описывалась нестираемыми образами, превратившими его в вымышленного персонажа: его знали по кислородным камерам и хирургическим маскам, балконам отелей и «белой» коже. Это был его шанс посмеяться последним. Это понимал я и понимали окружавшие его люди - люди, которым он доверял. Остальной мир должен был узнать об этом в Лондоне. Но подсказки Майкл давал всегда. Он отчаянно оберегал свою частную жизнь и знал, когда «включать и выключать PR-кран». Он никогда – никогда – не появлялся на публике, не будучи безупречно одетым. Он делал все возможное, чтобы скрыть следы витилиго, болезней или каких-либо видимых недостатков, – он не хотел, чтобы маска соскользнула, не хотел, чтобы кто-либо видел его несовершенство или сомневался в его величии. И вот в Лас-Вегасе этот чрезвычайно скрытный человек вдруг принял решение публично вместе с детьми отправиться по магазинам в кресле-каталке, одев красную бейсболку, тапочки и голубые пижамные штаны (вспомните, в каком ужасе он был, когда ему пришлось явиться в пижаме в суд)!
Задумайтесь. Майкл умел мастерски манипулировать имиджем. Он знал, что СМИ не терпится «застать его врасплох», увидеть слабым, лишенным мотивации. Он же хотел полной реабилитации в глазах мира. Он хотел устроить возвращение Короля поп-музыки – во всем его величии и славе. Заткнуть рот всем очернителям и скептикам. Той фотографии в инвалидном кресле можно противопоставить непреложный факт: около двух месяцев спустя Майкл уже готовился в жестоком режиме к туру-возвращению, о котором тогда еще никто не знал. Он танцевал на износ по четыре часа в день, доводя до изнурения даже своего хореографа Лавелла Смита, которого нанял для того, чтобы тот помог ему войти в форму. Лавелл был одним из танцоров в видео «Smooth Criminal» и со временем стал доверенным хореографом моего брата – именно поэтому он был нанят для приватных занятий в Лас-Вегасе.
Майкл набирал силы с каждой неделей. Он даже сбросил вес, хотя мне казалось, что сбрасывать там было уже нечего. Опять же, некоторые указывают на его «худобу», говоря, что это был признак для беспокойства. Майкл похудел уже после суда, а спортивный режим сделал его еще стройнее. Но для Майкла это была нормальная ситуация – после каждого своего тура он терял три дюйма в талии. Просто он сбрасывал вес в результате ежедневных четырехчасовых тренировок. Это неслабое расписание – особенно для человека, который, по утверждению одного из биографов, «нуждался в пересадке легкого». К концу 2008 года Майкл был в настолько хорошей форме, что как-то за несколько недель до смерти, столкнувшись с другом в приемной у врача, даже поднял полы рубашки и спросил: «Как тебе мой пресс?» Такова была частная правда, стоявшая за публичным имиджем.
Окружавшие Майкла люди почувствовали, что он снова разогревается, когда он начал просить записывать ему компакт-диски, как в старые времена. Майкл был настолько одержим отслеживанием трендов в современной музыке, что каждую неделю ему, бывало, присылали первую десятку песен из чарта Billboard Hot 100, собранную на один компакт диск, и еще четыре диска с песнями из R&B, электро-, танцевального и евро-чартов. Он внимательно прослушивал каждую вещь, чтобы понимать, что в данный момент модно и что продается, - ведь он всегда хотел оставаться на шаг впереди. Теперь, после перерыва, он возобновил эту традицию. Как выразился один из его приближенных, «он готовился снова погрузиться в работу. Он писал песни, хорошо выглядел, стильно одевался – он взялся за свою жизнь. Он был в ладах с собой». Я одновременно нахожу в этом утешение и вижу иронию судьбы: Майкл с надеждой смотрел в будущее, у него было столько планов… Он покупал новый дом в Лас-Вегасе и собирался выстроить там новый Неверленд, незапятнанный полицией; он с нетерпением ждал предстоящего тура в Лондоне, потому что Принс, Пэрис и Бланкет наконец смогли бы увидеть своего папу на сцене; он также понимал, что тур даст ему возможность вернуть контроль над своей жизнью и заработать достаточно денег, чтобы избавиться от сковывавших его долгов. Он снова смотрел на жизнь с оптимизмом. Он был в форме. Он думал о будущем.
После окончания тура «This Is It» и нескольких недель отпуска Майкл планировал дать ряд концертов в Китае. Далее он присматривался к возможности выступить в перерыве Суперкубка по футболу в 2011 году (где в итоге выступила группа Black Eyed Peas), чтобы повторить свой легендарный успех 1993 года. А после, до 2014 года, у него в рукаве было еще два тура: «возвращение на бис», о котором пока никто не знал. Вопреки всеобщему представлению его лондонские концерты были только началом, а вовсе не концом. Я слышал, что Майкл сказал в марте 2009-го: «Когда я говорю “Вот и все”, это действительно означает “все”… Это финальный выход». Но он умел дразнить людей и был одаренным продавцом: если люди подумают, что в Лондоне будет последняя возможность увидеть его выступление, они со всех ног бросятся покупать билеты. Простое правило ограниченного предложения и высокого спроса. Многие недооценивали коммерческую проницательность Майкла, потому что он был мастером напускать туман, создавать мистерии и устраивать большие сюрпризы.
Надо признать, что делалось это не только ради нагнетания ажиотажа. Майкл волновался, сможет ли продать билеты, и анонс тура был для него способом пощупать воду, померить температуру общественного настроения. Его уверенность в себе была подорвана испытаниями, через которые ему пришлось пройти. Получится ли у него продать пять концертов, не говоря уже о десяти? Именно поэтому он выбрал для тура Лондон, а не Америку: он боялся, что Америка не примет его так, как Европа. Это не упрек в сторону его фанатов, но признак того, насколько глубокую рану оставили в его душе годы заголовков о совращении детей и отношение к нему в родной стране. Он стал сомневаться в том, что его популярность пережила эти обвинения. После тура HIStory прошло много времени, и теперь ему было уже пятьдесят лет. Поэтому артист, который некогда выступал перед 180-ю тысячами человек на ипподроме Aintree в северной Англии, теперь выбрал арену O2 с вместимостью всего 20 000 человек. Начинать реабилитацию нужно с малого. Понемножку. Я думаю, Майклу нужно было увидеть масштабы любви, прежде чем он смог поверить в то, что его фанаты не отвернулись от него.
Настал 2008 году, и Майкл не только снова жаждал выступать, но и расписал себе план на пять лет вперед. Но чтобы разобраться во всем этом и понять, как это секретное будущее начало обретать очертания, нам прежде нужно перенестись назад, в 2005 год, когда Майкл вышел из здания суда и, поклявшись никогда больше не жить в Неверленде, отправился в Бахрейн сочинять музыку с принцем Абдулой.
Как только Майкл получил назад свой паспорт, он тут же отправился на Восток вместе с детьми и няней Грейс, имея в виду, возможно, даже остаться там на постоянное проживание. Он воспринимал Америку как хорошего друга, который предал его, и ему не хотелось какое-то время иметь с ней ничего общего. Но, как после узнали друзья, не поддержавшие его в час нужды, Майкл всегда возвращался. Ему нужно было время на то, чтобы снять напряжение: после суда он страдал от приступов депрессии, что было вполне закономерной реакцией на стресс. Когда он садился в самолет, он был тенью самого себя прежнего и был бесконечно благодарен королевской семье Бахрейна за то, что они предоставили ему убежище.
Поначалу я беспокоился, чем все это закончится: хотя я принимал непосредственное участие в основании компании Two Seas Records, внезапно меня оставили за бортом. Сделка превратилась в партнерство между моим братом и Принцем. Теоретически я мог бы помахать своим подписанным контрактом, но я не стал этого делать, так как последнее, что нужно было Майклу, это оказаться втянутым в судебный иск. Иногда есть более приоритетные вещи, чем личные обиды. Важно было, чтобы Майкл чувствовал себя хорошо, - и в этом смысле все, казалось, шло прекрасно: Принц оплачивал большую часть расходов Майкла, пока тот был в Бахрейне. Такое «гостеприимство» является обычаем в правящих семьях на Ближнем Востоке. Подарки являются нормой, и поэтому Майкл без задней мысли считал оказанное ему гостеприимство подарком и не понимал, что оно является частью контракта. Он считал, что приехал туда для создания лишь одного альбома – и вот тут все уперлось в гигантское недоразумение. Подписанный контракт в общих терминах связывал Майкла обязательствами на музыку, мюзиклы, фильмы и книги. Когда Майкл это понял, он просто ушел: он не собирался позволять кому-либо «владеть» собой. Он вернулся в Лондон, после чего переехал в Дублин, поначалу живя в доме у танцора Майкла Флэтли, а позже сняв собственный дом. Он начал сотрудничать с will.i.am из группы Black Eyed Peas, а затем вызвал к себе продюсера Рона Фимстера: Рон работал с такими артистами как Ne-Yo и 50 Cent.
Сотрудничество с этими композиторами было вполне в духе Майкла, который всегда хотел оставаться современным. Принц в Бахрейне, конечно, совсем не был этому рад и в конце концов возбудил иск, обошедшийся Майклу в 5 миллионов долларов. Печально, что сын короля прибег к таким методам борьбы, особенно когда мой брат сделал в некотором смысле больше, чем Формула-1, для того, чтобы обозначить Бахрейн на карте мира. Но и подписать контракт, не прочитав его условия, - это было, к сожалению, очень типично для Майкла. Совсем как в 2000 году, когда он обнаружил, что Sony не вернет ему его мастер-записи. Слепое доверие советникам и вера в честность других людей были его «ахиллесовой пятой» еще с тех пор, как Джозеф заведовал нашими контрактами, когда мы были детьми. Майкл понял, какой властью наделял окружающих, когда однажды случайно подслушал слова юриста: «Да Майкл даже не подписывает собственные бумаги! Он ничего не решает… Все решаем мы». Это стало болезненным напоминанием о том, что его воспринимали в первую очередь как бизнес, и только во вторую – как человека.
Думаю, именно подобные замечания побудили его к тому, чтобы попытаться отстоять свою позицию в некоторых контрактах. Однако реальность заключалась в том, что погоня за автономией сделала его уязвимым для судебных исков и попадания под чужой контроль. Меня всегда поражало то, как годами специалисты один за другим приходили в его жизнь и каждый пытался контролировать ее, управлять ею и вмешиваться в ход событий, не оставляя Майклу пространства для маневра. Это был удивительный феномен: как профессионалов преображала мания величия, едва они оказывались с ним рядом, получали возможность советовать ему или оказывать на него влияние. Мне тяжело было слушать, как брат жаловался на то, что различные люди пытались его «контролировать», особенно когда он не мог возразить им или взять на себя ответственность, потому что не любил конфронтации. Многих своих сотрудников он увольнял письменно. И всегда говорил: «Я – как моя мать: никого не могу выгнать!»
Но мне кажется, он не понимал, до какой степени люди им пользовались – и до какой степени он позволял им это делать, – вплоть до суда 2005 года. Именно там мы услышали, как он давал Джун Чендлер свою кредитную карту в свободное распоряжение и как не досчитался почти миллиона долларов, дав одному из помощников генеральную доверенность на ведение своих дел. Такие примеры побудили меня найти в окружение Майкла правильных людей. Честно говоря, Принц Абдула показался мне большим поклонником, хорошим и искренним человеком. К сожалению, Майкл недопонял условия контракта (он часто не читал контракты) и таким образом в итоге оказался с пятимиллионным долгом, который просто не мог себе позволить.
Не будет преувеличением сказать, что Майкл был осажден судебными исками: они летели в него со всех сторон – от людей, которые не могли не знать, что он находился в затруднительном положении. Каждый решил пнуть упавшего: перед Майклом стояли иски общей стоимостью в 100 миллионов долларов в дополнение к бремени его 300-миллионного займа. Если бы он проиграл их все одновременно, он оказался бы без цента в кармане. Майкл попытался остановить отступление, решив провести реструктуризацию займов. Fortress Investment Group из Нью-Йорка выкупила его долг в 272 миллиона у банка Bank of America и выдала ему новый заем свыше 300 миллионов, чтобы высвободить немного наличных. Я полагал, что с выплатой первого займа, который был на гарантии Sony, лейбл звукозаписи исчезнет из поля зрения, но я ошибся. Как выяснилось, Sony помогла выполнить реструктуризацию и взамен оставила за собой право выкупить 25 процентов из принадлежавшей Майклу половины музыкального каталога. На случай, если бы его финансовая ситуация продолжила ухудшаться и дальше, они также оставили за собой право первенства в выкупе оставшейся четверти (при условии предложения равной цены), таким образом обезопасив себя от возможного совладения с нежелательным партнером. Но это были лишь права, зафиксированные на бумаге: пока Майкл по-прежнему владел 50-ю процентами, хотя подобное соглашение стратегически ослабило его позицию.
Хорошей новостью стало то, что он выкупил назад пятипроцентную долю каталога, которую держал его бывший юрист Джон Бранка. Майкл был рад, что Джон больше не имел финансового интереса и влияния в каталоге. По моему мнению, эти некогда замечательные деловые отношения были разрушены, потому что в критический момент Джон отстаивал интересы не одного только Майкла.
Тем временем Неверленд был в беде, потому что Майкл задерживал зарплаты персоналу и оплату счетов за ветеринарные услуги. В результате у него накопилось 300 000 долларов задолженности перед работниками. И не только перед ними: композиторы и музыканты не получали оплату месяцами. Но те, кто любил Майкла, не жаловались и не давили на него: они верили, что он позаботится о них, когда наладит свою жизнь. Так поступают настоящие друзья.
Майкл, конечно, был в ярости от своей финансовой ситуации. В его представлении, бухгалтера, которым он платил, должны были своевременно отвечать на выставленные счета и распределять деньги. Как любой артист, он доверял своей команде следить за порядком в делах. К марту 2006 года обстоятельства вынудили его закрыть ранчо, и все животные были отданы в заповедники и специальные центры. Мне грустно было видеть гибель Неверленда - я знал, что Майкл вложил в него сердце и душу, – но теперь некогда было разводить сантименты: требовалось спасать имущество. Майклу нужно было сбросить жир и удержать костяк своих активов: ранчо и каталог.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
|
