|
You Are Not Alone: Michael, Through a Brother's Eyes
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:14 | Сообщение # 51 |
Новосибирск
| Глава Пятнадцатая.
Слово - не воробей…
Наш последний тур закончился в декабре 1984 года, и, начиная с этого времени, и вплоть до 1992-го, мы редко видели Майкла, может, всего три или четыре раза в год. Когда такое случалось, в Хейвенхерсте или в Неверленде, я старался провести с ним как можно больше времени, прежде, чем он снова исчезнет без телефонного звонка. Из-за таких редких встреч на НА САМОМ ДЕЛЕ казалось, что мы его не видели, по крайней мере, лет восемь. Его переезд в такую даль, как долина Санта Инез, все только ухудшил; с возрастом мы отдалялись друг от друга и со времением как-то свыклись и с этим. Не могу сказать, почему так произошло.
Может, все началось с меня, когда я выбрал Мотаун, и командный дух стал ослабевать. Может, мы слишком были заняты своими делами и не находили времени для общения. Однако, скажи вы мне сейчас, что карьера и слава во времена Jackons Five, да и во время турне Victory, разделила нас (вне зависимости от бизнес-решений), я бы никогда с этим не согласился. Мы были друг у друга ДО всего этого успеха, и любовь переживет все. Наша близость, наше братство закалялись не в Голливуде, а в печах города Гэри.
Я понимал Майкла, знал, что он был полностью поглощен работой над Bad-туром в 1987-ом и в 1989-ом, перед тем, как окончательно переехать в Неверленд. Мы понимали и то, что исчезновения были вполне в его духе. Но со временем расстояние все увеличивалось, и мы оказались в ситуации, когда пришлось столкнуться лицом к лицу с суровой реальностью.
Он не носил с собой мобильного, так что дозвониться к нему возможности не было. Технологии никогда не были его сильной стороной, и мы вынуждены были звонить в офисы в Неверленде или в Лос-Анжелесе и оставлять сообщения. Одно за другим. Он не перезванивал. Я не понимал, что происходило. «А их вообще передают? Ему на них наплевать? Нам не дают возможности связаться с собственным братом? А если их не передают, он думает, что мы слишком отдалились?»
Статьи, подобные тем, что печатались в журнале People, описывали родственников Джексона: «не в ладах - и связи не поддерживают». Верно только наполовину. Никогда мы не были «не в ладах».
Конечно, мы слышали и колкие замечания непонятных личностей, которые заявляли, что понимали брата. «Он выбрал Неверленд, чтобы не общаться со своей назойливой семейкой». «Братьям нужен не Майкл, а его слава, чтобы пользоваться ею и сделать себе имя». У нас уже было имя: Джексоны. Приятнее всего было услышать что-то вроде «Ему не нужны братья - он и без них прекрасно справляется». Прочтите еще раз: «ЕМУ НЕ НУЖНЫ БРАТЬЯ». Будто бы его успех был единственным, что нас связывало. Вот оно, ложное представление: не многие понимают, что любовь между нами существовала всегда. Любовь была и оставалась тем самым важным, вне зависимости от того, что утверждалось в СМИ. Семья была нашим основанием и подспорьем - всем для нас.
Именно тогда мы начали понимать, что вдали от сцены и от мира шоу-бизнеса, мы толком и не собирались все вместе, чтобы отметить дни рождения или праздники, потому что запрещали правила Церкви. Не существовало общих застольев по вечерам или воскресных дней с гостями. Поэтому, году так в 1988-ом, с моей помощью появился «День Семьи» - все приезжали в Хейвенхерст, болтали, жарили мясо, смотрели кино. Дети наряжались и разыгрывали перед нами сценки. Пару раз к семейным сборищам присоединялся и Майкл, но так было не всегда. Никто не обсуждал дела, для бизнеса существовали «семейные встречи». Мама говорила, что День - это возможность для всех снова «быть семьей». Джозефу же казалось, что он борется за то, чтобы мы не отдалялись друг от друга.
По инициативе наших родителей мы записали песню «2300 Jackson Street» в 1989 году с участием Майкла. Брату хотелось еще и организовать "интервью" с Мамой и Джозефом, где они бы рассказывали о семье, о своей первой встрече, о свиданиях, но эти интервью так и не были закончены. Записи он хранил у себя, под ключом, рядом со своими личными дневниками. Бумага «терпела» все: тексты его первых песен, его воспоминания и заметки о разных людях, с которыми он встречался. Этот архив должен остаться таким, каким его оставил Майкл: закрытым и нетронутым (он хранил и всякие безделушки, и вещи посерьезнее, альбомы, семейные видео, первые туфельки Рибби, куколки или соски-пустышки своих племянниц и племянников). Именно Майкл решил, что во время тура Victory мы все должны присоединиться к Маме (назад, «к своим корням», в Алабаму) и обязательно запечатлеть на камеру ее визиты к родственникам. Такой основательный подход ко всему «семейному» и одновременное с ним желание держаться на некотором расстоянии казался странным: он будто бы разрывался между самим собой и тем, что для него имело важное значение в жизни. Думаю, что в любой семье есть близкие люди, которые предпочитают оставаться в стороне - просто я не ожидал, что в нашем случае таким человеком окажется Майкл, либо что он станет таким. Мы прошли путь от «сплоченности навеки» до момента, когда до брата стало невозможно даже дозвониться.
Мы знали, что Майклу нравилось своего рода затворничество - полагаю, артистам иногда нужно «уходить в себя», чтобы продумать и прочувствовать все то, через что они проходят - для того, чтобы потом рассказать об этом в своих песнях. Мы понимали его, и я никогда не забуду то самое первое представление на школьной сцене с песней «Climb Ev'ry Mountain». Где же проходит линия между уединением с целью создания чего-то нового и креативного и одиночеством? Он оказался в ловушке: с одной стороны, выбор жизненного пути, с другой же, бремя славы; наверное, он понимал, что уединение не всегда было его другом, и что жизнь гения может быть самой одинокой в мире. Но когда дело касается семьи, нужно знать одно: что бы ни произошло, мы будем рядом.
Мне же уединение было необходимо по иным причинам.
Мой брак с Хейзел закончился в 1987 году, в основном потому, что я не был настолько силен, чтобы устоять перед искушением. Я подвел ее, и то особенное, что было между нами, стало распадаться.
Я встретил женщину, которую звали Маргарет Малдонадо, и мы стали жить в Хейвенхерсте, после того, как съехал Майкл. Но в 1989-ом , все еще не находя себе места, я направился на Ближний Восток, используя, как повод, концерт Рибби. Она оставалась потрясающей танцовщицей с прекрасным голосом. Майкл написал титульный трек ее дебютного альбома, «Centipede», в 1985 году, и она должны была выступать в Дубае, Омане и Бахрейне, чем я и воспользовался. Я не вполне понимал, что мною двигало и решил просто следовать своим инстинктам, собрал вещи и уехал.
Ничто так не прочищает мозги, как поездка по арабской пустыне. Окна в рендж ровере были закрыты, а кондиционер включен на полную мощь. Так я проехал четыре часа, проделав путь от Бахрейна до Эр-Рияда. Самое спокойное, прекрасное (и грязное) путешествие. Лента дороги вилась впереди, продиралась сквозь песок, громадные дюны по обе стороны... Верблюды без наездников, дети за молитвой, палаточные деревеньки бедуинов и радио, арабская музыка. ВСЕ здесь было будто бы во сне. Машину вел Али Камбер, друг из Вашингтона, с которым я познакомился в туре Victory. Али был мне и гидом, и переводчиком; он помог мне изменить жизнь и стал моим лучшим другом.
По пути он указал мне на пальму в пустыне. «Напоминает Голливуд?», - спросил он.
«Здесь ничего нет похожего на Голливуд»- подумал я про себя, но улыбнулся и кивнул.
Он рассказал о бедуинах, о кочевниках. Большие, крепкие семьи. Могут носить все, что душе угодно. Семья, семья, семья - вот, что было главным. Я снова улыбнулся и кивнул.
Мы работали с ним над одним из шоу Рибби в Бахрейне. На следующий день он пригласил меня к себе домой. Несмотря на шумиху в доме («Джексон» приехал!), все дети оказались воспитанными и вежливыми. Видно было, что им очень интересно, но они вежливо ждали своей очереди, и задавали вопросы только тогда, когда заканчивал говорить кто-то другой.
В такой обстановке я посмотрел на вопрос веры совсем с другой стороны. Все, о чем заявлял Мухаммед Али, становилось понятным. Я вспомнил день, когда он провел меня в Мамин офис в Хейвенхерсте, закрыл двери и сел на стул, прямо передо мной. «Послушай. Я должен сказать тебе кое-что очень важное. Посмотри на меня. Поверь в мои слова». Он начал перелистывать страницы Библии, указывая пальцем на (как ему казалось) противоречия. Под крышей Маминого дома. Понимая, что здесь царит Иегова. Тогда я начал посещать встречи Нации Ислама, но проповедник Фарахан (прим. перевод. - в оригинале исползуется слово "Minister", по ссылке в Википедии говорится, что Фарахан был наставником Майкла) не достучался до моего сердца. Сейчас же, сидя в окружении прекрасной семьи Камбер, я почувствовал: время пришло. Тогда я сказал Али, что мне необходимо отправиться в Эр-Рияд, полететь в Джидду, а затем на машине доехать до Мекки.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:15 | Сообщение # 52 |
Новосибирск
| Аль-Масджид аль-Харам в Мекке; семь кругов Каабы - огромный камень, задрапированный в черное. Священный центр для молитв в полной тишине. И пока я молился, за свою семью, за своих братьев, я будто начал скользить по земле, а не ходить. Я услышал шум сцены и рев толпы, ниоткуда. Ничего не ощущать пальцами и чувствовать эйфорию.
Али Камбер позже скажет, что я раньше верил в то, что вижу. Сейчас я верил, что вера - это что-то внутри тебя, возможность чувствовать и есть вера.
Огибая камень круг за кругом, я знакомился с разными людьми. Объединенные одной целью, мы шли в одном и том же направлении. Все вместе. Так происходит и с Рамаданом. Неважно, на каком мы расстоянии друг от друга, мы воздерживаемся от пищи, от рассвета до заката. Синхронно, в гармонии. Все мое существо отзывалось на этот призыв.
Я видел, как они выстраивались в ряд, когда приходило время молитвы. Омывались, потому что гигиена обязательна. Никогда не клали Коран на пол у ног, потому что это демонстрация неуважения. Порядок, чистота и уважение. Меня так и воспитывали.
В Калифорнию я вернулся новым человеком. Мы с Маргарет, Джереми и Джорданом выехали из Хейвенхерста и перебрались в двухэтажную квартиру в Беверли-Хилз. Я собирался записать следующий альбом с Аристой. Девяностые, новое начало. Я поклялся отдать всего себя воле Господа и намеревался стать лучшим человеком.
Однако, семь кругов вокруг Каабы не гарантируют всего, потому что жизнь продолжает играть с тобой, и иногда ты не проходишь ее тесты. Стать лучше… Порой принимаешь наихудшие решения и учишься на своих ошибках.
Шел июнь 1990-го. «Боли в груди», так они передали по новостям. Брата везли в отделение экстренной помощи в госпиталь Св. Джона в Санта-Монике, видимо, он в это время жил в своих новых апартаментах в Сенчури Сити. Помню, я сказал себе, что мне нужно выезжать, потому что рядом с ним никого не будет – семьи в городе не было.
Найти госпиталь было очень легко – над ним кружили вертолеты, а все дороги были забиты машинами с телевизионщиками. Навеки в западне. Добравшись до его комнаты, я увидел Майкла в больничной одежде, вокруг него гора подушек. Не «боли в груди», а жуткие головные боли, пульсирующие (я предположил, что последствия старой травмы, ожога). Тогда он принимал болеутоляющее, демерол, внутривенно, но жаловался на жжение в руке. Я позвал медсестру, которая поправила иглу. На прикроватном столике лежали две книги: одна о браке и разводе, другая – о налогах. Может, для человека, не стремящегося заковать себя в священные узы и имеющего собственного финансиста, этот момент показался бы странным – но для Майкла, который всегда чему-то учился, все было вполне естественно.
«Так вот почему у тебя голова болит», - пошутил я, и брат улыбнулся. Может, если есть желание расширить горизонты, стоит обратить внимание на книги об Исламе?
Я знал, что ему станет интересно. Фактически, я в первый раз поделился с ним своими впечатлениями о Мекке. Мы обсудили кое-какие вещи духовного плана, что было не в новинку: еще детьми мы часто представляли себя вне своих тел, будто смотрели на себя со стороны, чтобы яснее видеть то, что мы делаем на сцене, как выступаем. Майкл обычно говорил, что нужно «видеть себя глазами зрителя». «Так мы развиваемся и становимся лучше».
«Именно этому учит Ислам», - сказал я. «Быть лучше».
Он попросил меня принести ему все книги, которые у меня были, как только я с ними закончу. «Но есть еще кое-что, особенно срочное», - серьезно сказал он.
«Я позову сестру. Что тебе нужно?»
Майкл улыбнулся. «Шоколадный торт…У них тут они классные. Достанешь мне кусочек?»
Уплетая торт, мы болтали обо всем, а потом я рассказал ему о главном: я переезжал в Атланту для работы над новым альбомом с двумя крутейшими продюсерами с Л. А. Рейдом и БейбиФейсом, которые основали ЛаФейс Рекордс совместно с Клайвом Дэвисом и Аристой. Сегодня Л.А. Рейд знаком людям по программе The X Factor, но тогда они вместе с БейбиФейсом только вступали на путь, который сделает их величайшми хитмейкерами в музиндустрии.
«Эти ребята станут для меня Квинси Джонсом», - сказал я Майклу. Я был очень рад такой возможности.
Он пожелал мне удачи. «Просто будь внимателен. Работай над своим собственным материалом». Совет, пусть и несколько запоздалый.
Уже темнело, день сменялся вечером, и брат устал. Я хотел остаться рядом с ним, хотя он настаивал на том, что с ним все порядке, и что я должен уехать домой. «Это необязательно», - сказал он.
«Не волнуйся, я хочу остаться. Просто засыпай».
В ту первую ночь я не хотел оставлять его в одиночестве в больничной палате. Я задернул шторы и выключил свет. В углу стояло большое кресло, которое выглядело достаточно удобным. Когда Майкл закрыл глаза, я свернулся клубком в кресле и уснул до рассвета.
ПЕРЕЕЗД БЫЛ ДЕЛОМ НЕЛЕГКИМ. Я забрал все, кроме кухонной раковины, выбрал с Маргарет миленький дом на Уест Пейсиз Ферри Роуд в колониальном стиле в Бакхеде, Атланта, записал детей в новую школу. Мы подписали годовой контракт на аренду жилья и провели первые недели, обживаясь в новой для нас среде. Мы даже посетили пару баскетбольных матчей, а Храбрецы теперь стали для нас любимой командой.
Одновременно с домашними делами я вел переговоры с командой Л. А. Рейда и БейбиФейса, но выпуск альбома пока откладывался. Я не привык сидеть сложа руки и воспользовался временным затишьем, связавшись со Стэном Маргулис, продюсером телевизионных сериалов «Roots and The Thorn Birds» и «The American Dream» (последний был основан на нашей собственной истории вплоть до 1992 года). Стэн рассказал мне о том, что у него имеются семнадцать часов отснятого материала про Тутанхамона, и он хотел бы, чтобы брат сыграл фараона. Интересно ли было бы это Майклу? «Уверен, что он с радостью согласится», - ответил я. «Дайте мне пару дней, я свяжусь с ним и перезвоню вам».
Я оставил сообщение в офисе брата. Ждал ответного звонка в Атланте до трех часов ночи. Ничего. Я снова позвонил, и снова оставил сообщение. Никакого ответа. Я не мог понять причины, потому что тот Майкл, которого я знал, от таких возможностей не отказывался. Но то, что происходило, со временем становилось вполне обычным делом.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:15 | Сообщение # 53 |
Новосибирск
| Так прошло три месяца. Девяносто дней полной тишины со всех сторон. Самое бесполезное, самое беспокойное время, когда ты не находишь себе места. В конце концов мне позвонили и сообщили нерадостную весть: cудя по всему, Л. А. Рейд и БейбиФейс работали с каким-то другим артистом. Я был вне себя. «Неудивительно, что сами они не захотели позвонить», - подумал я.
«С кем это, другим?»
«Тебе не понравится», - сказали мне.
«Почему? Кто, *****, это такой?»
«Это твой брат, Майкл».
Я положил телефонную трубку, жена спросила меня, что происходит. Я не смог ей ответить, не было слов. Вопросы, одни вопросы. Майкл знал о моем проекте и радовался вместе со мной, почему, почему у него те же продюсеры? Почему, когда я был связан с ЛаФейс Рекордс, почему они мне не сообщили сами? Почему все оставили меня тут, в Атланте, а сами за спиной творят такие делишки?
Шли недели, а ответов на эти вопросы все не находилось. Мне не звонили продюсеры, не звонил и мой собственный брат. Я обратился к учениям из Корана, а особенно к одному из них, к хадису – мудрости пророка Мухаммеда – и повторял его про себя, снова и снова. «Силен не тот, кто насаждает силу свою среди людей. Силен тот, кто контролирует себя во гневе». И, руководствуясь этими словами, я старался их проживать, а не просто повторять про себя.
Я все еще был связан контрактными обязательствами с ЛаФейс Рекордс и Аристой на более чем один альбом, так что выбора не было, приходилось ждать продюсеров и привыкать к горьким мыслям. Когда продюсеры, наконец-то, были готовы к работе, выяснилось, что и Майклом они были недовольны. Уж не знаю, какие там были договоренности по студии, но я не думаю, что они включали и обязательное участие в процессе аудиоинженера и продюсера Майкла – Брюса Свидена. Брюс годами работал вместе с братом, оттачивая его уникальный звук, и его присутствие считалось обязательным. По настоянию Майкла Брюс ВСЕГДА находился за пультами в аппаратной. Что-то в этом процессе пошло не так. Добавились и разногласия по поводу песен, которые писали ему продюсеры: Майкл не хотел их исполнять. Вот это, на мой взгляд, показалось им основательной пощечиной по лицу. Тем понятнее оказался телефонный звонок и разговор, в течение которого со мной поделились хуком из песни под названием «Word to the Badd» (песня была написана для меня). Слова, сдобренные толикой эгоизма, звучали так:
Дело не в тебе,
Дело не в том, чем ты занят,
Тебе плевать? Да и мне тоже!
Ты заботишься только о самом себе,
Ты все у меня отбираешь,
И это длится годами…
Яростные строки легли на благодатную почву. Хотя дело было не только в этом. Я все еще был зол на Майкла, а энергия, которую я так долго сдерживал, наконец-то нашла выход; идеальный выплеск эмоций, бездумный, ты просто отпускаешь себя на волю. В студии все получается так, как надо. Музыка в этом смысле работает как катарсис, и мой случай не является единственным в своем роде. На самом деле, такой способ выражения эмоций для меня обыкновенен, я привык к нему, вместо того, чтобы говорить брату что-то напрямую.
Но одно дело – записать вокал, совсем другое – выпустить сингл. Думаю, когда ведешь дневник, ощущения схожи. Записываешь слова на бумагу, фиксируешь эмоции и веришь им. Но тебе же не придет в голову потом официально их издать. Добравшись до студии, я получил от Л.А. Рейда и БейбиФейса заключительный вариант песни с одним интересным куплетом:
Весь перекроен
В своем мире
Ты уже не понимаешь, кто ты есть,
Как только представилась возможность,
Поменял обличье,
Что, цвет свой не по нраву?
Мишенью был именно Майкл, и я это понимал. В тех строках были отражены ложные представления о брате, я с ними был не согласен, в отличие от тона песни. Как только она оказалась у меня в руках, я выложился на все сто, таким эмоциям могли бы аплодировать врачи-психотерапевты, сомневаюсь насчет фанатов Майкла. По наивности своей я ни на секунду не задумывался о том, что эти слова услышит кто-то еще кроме двух продюсеров и одного звукоинженера, потому что, как я себе это представлял, эта версия никогда не будет выпущена. Закончив работу над первым вариантом, (а мне стало легче, гораздо легче) мы записали другую, официальную, версию песни «Word to the Badd» совместно с T-Boz из группы TLC. Хук остался тем же, но без какого-либо намека на брата. Не думал я об этом и позже, когда мы встретились снова, чтобы закончить альбом (он должен быть выйти в 1992-ом). Там была одна песня, на которую я возлагал особенные надежды: энергичная мелодия, взрывной бит. Она называлась «You Said, You Said».
Не помню, где я был, когда взорвалась бомба. Помню только телефонный разговор, меня спросили, слушал ли я радио. Так я узнал, что именно первая, гневная, версия песни каким-то образом просочилась во внешний мир.
Кое-кто не смог удержаться, и одна из радио-станций в Лос-Анжелесе, наряду с ее же подразделением в Нью-Йорке, развлекалась тем, что перескакивала со строк «поменял обличье, что, цвет свой не по нраву?» к синглу Майкла «Black Or White». Я был в ужасе: наверное, так себя ощущают преступники, которые смотрят на видеозапись с места преступления и видят себя с пушкой в руке. И пусть я не признался, но докательства были на виду. Теперь моя физиономия светилась на всех экранах с бегущей строкой: «Видели ли вы этого убийцу?» Виновен и точка. Как же стыдно.
И как же глупо было доверять «студийному катарсису» и упустить контроль. Вот оно, проклятое свидетельство: Джермейн Джексон поет песню, в которой звучат агрессивные слова, осмеивающие Майкла Джексона. Предательство, яснее некуда.
Я сразу же позвонил единственному человеку, который мог сохранять спокойствие в такой ситуации, мистеру Горди.
Его комментарии были четкими и ясными, как раз вовремя.
«Ты написал?»
«Нет»
«Но спел-то ты?»
«Да»
«Был зол, когда пел?»
«Да»
«Ну, что тебе сказать, теперь все на тебе, Джермейн. Больше ничем помочь не могу».
Просле того звонка я, должно быть, целый час сидел в машине, злясь на себя, желая буквально голову себе разбить, сначала о переднюю панель, а потом о лобовое стекло. Хотелось позвонить Майклу, но какой в этом был смысл? Я бы оставил сообщение, на которое не получил бы ответа. Сейчас особенно. Хотелось рассказать всему миру о том, что в произошедшем нет моей вины, и хотелось, чтобы мир поверил в эту ложь. Потому что «настоящий я» был не виновен, в этом и состояла правда. Но нужно было брать себя в руки и выйти на люди.
Я решил пойти на CNN к Ларри Кингу. Постарался объясниться, подобрать верные слова, заявить о «смягчающих обстоятельствах». Пытался объяснить, что песню никогда не пел, не говоря уже о записи. На самом деле уже ничего не имело значения. Кроме наших отношений с Майклом. Разумеется, он позвонил Маме, чтобы выяснить, что происходит, понять, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ли это мой голос на той записи. Он не мог в это поверить. Никто не мог. Близкие мне люди смотрели на меня, задавали вопросы («О чем ты думал?»). Ответов у меня не было. Злость и гнев уже не объясняли ничего.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:15 | Сообщение # 54 |
Новосибирск
| Но у нас была Мама… Мама, которая могла примирить кого угодно. Именно она созвала «семейный совет» в Хейвенхерсте для того, чтобы мы смогли поговорить с глазу на глаз.
«Не слушай СМИ, не думай о том, что тебе насоветовали. Разберись со своим братом по-мужски, выслушай его», - сказала она Майклу.
На моей памяти это был первый раз, когда нам с братом пришлось «разбираться» вот так, лицом к лицу. Мы собирались вскрыть эту «язву», и обсудить все как есть, без лишних слов.
Я был наверху, когда услышал его голос в лобби и еще что-то – приглушенное перешептывание – звук, который обычно связываешь с неприятной встречей. Спустившись вниз, я увидел Майкла, Маму и Джозефа – все трое ждали меня в библиотеке. Брат сел справа, наши колени почти соприкасались. Было видно, как он напряжен. Рядом с ним сидела Мама, Джозеф занял место напротив меня, в самом дальнем углу. Не могу вспомнить случая, когда между нами вспыхивала вражда, такого не бывало даже в детстве. Чувствовалась неловкость, которая была нам чужда. Началось все с расстояния. Теперь вот это.
Сперва мы старались не смотреть друг на друга. Майкл уставился на пол, я пристально смотрел на Маму. На лице Джозефа читалось желание разбить нам лбы, один о другой, но он сдерживался: видимо, отец ждал, что сыновья разберутся сами.
Начала Мама с напоминаний о любви и близости, с того, что такого никогда не должно было произойти. Я стал говорить. Не извиняясь, а объясняя. До сих пор четко все помню.
- Раньше мы были так близки, - сказал я, - но прошло восемь лет… Восемь лет, Майкл. Мы толком и не разговаривали. И я сейчас не только о себе говорю, я говорю о всех нас.
Он взглянул на меня. Наши взгляды встретились.
Я продолжил:
- Восемь лет, и все вокруг лепят росказни о семье, будто знают нас, знают тебя, мы должны были держаться вместе, но ты отдалился и…
Он прервал мой монолог:
- Значит, я заслужил такой ответ, за восемь лет? Было ТАК больно, я не ожидал... Не от тебя, Джермейн.
- Я ее не писал.
- Но спел.
- Я был расстроен, ты же понимаешь, что на самом деле я так не думаю.
- Там ТВОЙ голос, – продолжил он, настаивая на своем.
Я смотрел на него и видел боль в его глазах. Она меня убивала. Я был за все в ответе.
- Мне жаль, что я тебя обидел, - сказал я.
Я попытался объяснить причины, побудившие меня пойти на такой шаг как предательство, рассказал о том, как я оставлял миллион безответных сообщений и как ужасно себя при этом чувствовал.
- Как тот случай с фильмом про Тутанхамона, когда ты не отреагировал...
- Я ничего не слышал о фильме, - удивленно сказал он. – Я ничего не получал.
- Ну вот, разве ЭТО тебе ни о чем не говорит? Они просто тебе ничего не передают!
Я все больше волновался, понимая, что мои подозрения подтверждались: сообщения отфильтровывались людьми, которые находились «на страже интересов» Майкла.
Брат пообещал разобраться.
Я повторил, что даже эта странная ситуация не объясняет того, что происходило между нами в течение последних восьми лет. «Раз решили высказаться, значит, дело нужно довести до конца», - подумал я.
Майкл начал долго говорить о том, что он был просто слишком занят, что в его действиях не существовало никакого умысла. Он продолжал и продолжал, о поездках, о турах, о записях и съемках. Я все понял, однако, посчитал, что услышал уже достаточно.
«НО, МАЙКЛ, МЫ ТВОЯ СЕМЬЯ!» - закричал я, и, в отчаянии, стукнул кулаком по кофейному столику. Чашки и блюдца подскочили на серебряном подносе, а брат аж подпрыгнул на месте. В этот момент он показался мне настолько хрупким и уязвимым, что я сразу же почувствовал свою вину за случившееся.
«Извини, - сказал я. - Не хотел тебя пугать»
Майкл улыбнулся. «Посмотри на себя, ты чего такой дерганый!» - сказал он и начал смеяться. Еще детьми мы всегда хохотали, попадая в переделки, и хихиканье брата снова заставило меня вспомнить былое. На этом всем стало гораздо легче. Мы расслабились, и то, что минуту назад казалось настолько важным, превратилось в нечто глупое и бессмысленное. Мы закончили, признавшись друг другу в обоюдных грехах, оба встали, крепко обнялись, и почти в унисон произнесли: «Я люблю тебя».
С того самого дня Майкл стал гораздо чаще появляться на Днях Семьи, да, не так, как это было годами раньше, но появлялся. Главное, что ситуация в итоге прояснилась.
И по сей день некоторые из поклонников Майкла вменяют мне в вину историю с песней, хотя впоследствии сам Майкл стал относиться к ней по-другому. Не это имело значение. Прощение – все дело было именно в нем. В семье ссора всегда воспринимается иначе, в нашем же случае, когда свидетелями происходящего стали люди извне, ситуацию искусственно раздули до невероятных размеров, и мнение о нас, как о семье неблагополучной только укрепилось. Иногда даже казалось, что нам не позволено было ссориться, и многие думали, что мы всегда находимся «в состоянии войны». Правда же состояла в том, что проблемы в нашей семье не сильно отличались от проблем в любой другой – и я был тому причиной, и слава Майкла. К счастью, мы смогли пережить случившееся и оставили обиды позади.
Для того, чтобы разорвать узы родства, необходимо нечто более весомое, чем просто опрометчивые слова.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:15 | Сообщение # 55 |
Новосибирск
| Глава шестнадцатая.
Неверленд навсегда.
Неверленд был создан с целью стать идеалом «жили долго и счастливо» для Майкла. Не то, чтобы это был романтический замок на горе, но поместье было идеально изолировано от внешнего мира, и обладало захватывающим очарованием. Я даже сомневаюсь, было ли на Земле более волшебное место, чем это, не считая Диснейленда. Возможно, воспоминаний, связанных с этим местом, у меня меньше, чем с 2300 Джексон Стрит, или Хейвенхерстом, но они не менее яркие, чем те.
До сих пор, каждый раз, когда тёплый бриз обдувает моё лицо, и я слышу мерное журчание фонтана вперемешку с детским галдежом, мысленно я возвращаюсь в счастливую долину моего брата и виду его, окружённого играющими детьми. Я вижу его в одной из его неизменных шляп, бегающего по свежескошенной траве за бассейном, вооружённого водяными шариками, или водяным пистолетом, дразнящего и обливающего команду соперников. Я вижу его на заднем сидении огромного Пиратского Корабля в парке аттракционов, ожидающего, пока корабль достигнет самой высокой верхней точки и тогда из его карманов высыпается поток конфет на всех сидящих внизу.
А ещё я вижу его на маленьких машинках – картах, управляющего лучше, чем у него когда-либо получалось на Лос-Анджелесских хайвеях, заливающегося звонким смехом, когда мы врезаемся в него со всех сторон. Я вижу его в кинотеатре, вжавшегося в кресло и метко швыряющего поп-корн в кого-нибудь на первом ряду. И это забавно, ведь именно Майкл – последний, кого эти люди могли себе представить в этом месте. Я вижу его, гуляющего по территории вокруг озера, несущего огромный зонтик, чтобы уберечь себя от солнца, направляющегося к группе индейских типпи. Я вижу его в гольф карте, оборудованном в стиле мини Роллс-Ройса, или Бетмобиля, укомплектованного крутой стереосистемой.
Я вижу его, лазящего по дому, когда «Майкл Джексон» висит в шкафу, а он шуршит на кухне – утром, или ночью – уже не такой рафинированный, в белой майке с V-образным вырезом, пижамных, или спортивных штанах и чёрных бархатных домашних тапочках с золотым гербом и буквой «М» на босу ногу. Я вижу его так ясно, как будто это было вчера. Я вижу его и не хочу это забыть.
И, если вы только что читали это, то вы увидели взрослого человека, ведущего себя, как ребёнок – не стеснённого обязательствами, и разрешающего внутреннему дитяти беситься в любой удобный момент. Если вы увидели это, то вы осознали истинную правду о том, кем на самом деле был Майкл, находясь в единственном месте, где ему было позволительно быть собой.
То, как люди осуждают эту правду и накладывают свои видения «нормального» поведения всегда будет больше говорить о них, чем когда-либо говорило о Майкле. Возьмём Мартина Башира – британского тележурналиста, который внёс всё своё непонимание ребячества Майкла в фильм, снятый в 2003 году. На камеру, Майкл рассказывал ему, как он любит лазить по своему огромному дубу и, сидя в его ветвях, писать песни, будучи в единении не только с природой, но и со своим прошлым: дерево за окном нашей спальни в Гери; ствол дерева, который он на счастье потрогал в Аполло; хворостинки Джозефа, научившие нас единству; схема семьи, в которой родители – это ствол, а дети – это ветви.
«Я люблю лазить по деревьям» - сказал Майкл Баширу. «Полагаю, это моё любимое занятие. Битвы водяными бомбочками и деревья».
Башир не осознал сказанного, потому наложил на услышанное свою проекцию нормальности.
«Ты не предпочтёшь заняться любовью, или сходить на концерт? Ты действительно имеешь это в виду? Ты предпочитаешь лазить по деревьям и устраивать водяные битвы?»
Позднее он напомнит Майклу, что ему уже 44 года. И это был тот самый прокол журналиста. Независимо от того, как посторонние воспринимали Майкла, он оставался тем, кем он был. Незыблемым фактом оставалось и то, что мой брат смотрел на мир глазами ребёнка. Возраст, статус, личность и даже ожидания других людей не смогли ничего с этим поделать. У него было детское сердце, и он так и не вырос из детского энтузиазма к забавам – именно поэтому он имел невероятно естественное родство с детьми.
Люди с предубеждёнными взглядами на жизнь могут превратить эту характеристику в то, чего на самом деле не было, но если вы примете его детский дух, то, считайте, вы на первой ступени к пониманию его природы и его умению находить радость в самых простых вещах. Это «норма»? Возможно, нет. Но я никогда не забуду цитату, которую кто-то когда-то прочитал мне: «Норма – это всего лишь то, что ты знаешь недостаточно хорошо». Очень ограниченное количество людей знали Майкла достаточно близко, и он был настолько «нормальным», насколько это возможно для человека, живущего столь неординарной жизнью. Возвращаться обратно, чтобы снова и снова оказываться в детстве было для него самой нормальной вещью в мире. Возможно, Майкл не подходил под представления других людей о нормальности, но это, пожалуй, только потому, что его чувство сострадания было действительно редким. Но действительно узнать его можно было только полюбив его и узнать, что такое Нэверленд на самом деле можно было лишь посмотрев на него: чудесный игрушечный город, наполненный невинностью и развлечениями. Я всегда говорил, что мой брат с лёгкостью мог бы быть преемником Уолта Диснея, Уильяма Хэмли, или Фредерика Шварца. Объективно говоря, Нэвердленд был так же просто красив, как и их гениальные творения.
Как бы гости ни прибывали в Неверленд – по земле, или по воздуху – один элемент ландшафта был виден отовсюду. Горный пик – с одной стороны девственно чист, с другой заросший деревьями и кустарниками, был первой деталью, которую мы всегда высматривали либо с вертолёта, либо с Трассы 54, ведущей из Санта-Барбары. Если вы не упускали из виду этот пик, передвигаясь по спиральной дороге, то заблудиться не представлялось возможным. Майкл назвал её гора Катарина в честь мамы, ведь горы являются олицетворением всего незыблемого, надёжного и духовно сильного. Катарина Стрит вела к станции игрушечного поезда, носившей название Станция Катарины. Мама прославлялась в деталях и даже вдали от Майкла всегда была частью его жизни.
Она была первой из семьи, положившей глаз на его будущий дом, как раз после его возвращения из Европейского тура «Бэд». Когда мать и сын приехали в имение, их встретила карета, достойная сказки о Золушке, в которую были впряжены два чистокровных клейдесдальских скакуна с двумя кучерами на «козлах». В конце витой дорожки, идущей через открытые поля, они завернули за правый угол основного дома. Огромные дубы отбрасывали тень на просторный двор с каменной кладкой и статую Меркурия, размещённую в центре маленькой детской карусели. Слева от неё, через двор, были гостевые домики, стоящие на берегу огромного озера. Мама совсем не удивилась, выяснив, что Майкл нашёл поместье, снова оформленное в стиле Тюдор, и предыдущий владелец сделал все внутренние работы опять же в стиле этой эпохи: дубовые стены и потолки, отделанные лакированными деревянными досками. Тёмные тона дубовых перекрытий, кирпичная кладка, латунные элементы декора, и сводчатые окна – в этом доме сразу возникало ощущение дома мечты – резиденция на 13 000 квадратных футов, окружённая каменными дорожками, вокруг гравий и ухоженные газоны, зелёные, как на лучших полях для гольфа в мире.
Также у Майкла были клумбы всех цветов радуги, опять же, самые зрелищные из всех, что я видел, созданные под вдохновением от гигантских цветочных часов, расположенных в Женеве напротив железнодорожного вокзала. Вы могли пройти к ним, следуя по узкой дорожке, идущей вверх по склону и огибающей дом. Внутри дома в огромном вестибюле стояла статуя дворецкого в натуральную величину, держащая поднос с печеньем. По левую руку от вас находилась гостиная с роялем, заставленным семейными фотографиями и миниатюрной, пятифутовой моделью средневекового замка на полу в центре комнаты – шато, на которое Майкл положил глаз ещё находясь во Франции. Справа была библиотека, наполненная запахами старых книг и бархатных фотоальбомов. Его библиотекой могла бы гордиться даже Роуз Файн.
Но что посетители практически всегда упускали из виду, входя в огромный холл, так это большая деревянная дверь, сразу справа от входа. Её всегда ошибочно считали входом в маленькую комнатку для отдыха, но, на самом деле за ней находился длинный узкий коридор, ведущий через середину имения, перед тем, как завернуть налево, в жилую часть дома, предназначенную для Майкла. Внутри была гостиная, ванная комната, игровые автоматы и лестница, ведущая наверх, в спальню. У него также была вторая спальня, обставленная по высшему классу – расположенная в основном доме. В неё можно было добраться только по широкой лакированной лестнице, ведущей из фойе. Всё в этом доме было роскошным.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:15 | Сообщение # 56 |
Новосибирск
| Я стоял на ступеньках во время своего первого визита и старательно пытался переварить всё увиденное, а ещё вспоминал того малыша, который, трепеща в душе, бродил по огромному дому мистера Горди в Бостоне. Об этом ли ты мечтал тогда, ещё ребёнком? К этому ли ты стремился всё время? Я нашёл одну из частей ответа на свои вопросы там, в гостиной в стиле кантри. Там висели огромные портреты Майкла. На одном из них он был изображён в короне, выглядел очень представительно. На другом – в костюме милитари, декорированном всяческими медалями и эполетами, выглядел по-командирски. Я мгновенно вспомнил портрет мистера Горди, одетого в наполеоновском стиле и улыбнулся про себя.
Неверленд был уникален в своей организации. Он имел свою собственную маленькую армию, состоящую из приблизительно шестидесяти служащих, включавшую семь, или восемь поваров на кухне, отдел по уборке имения, группу служителей в тематическом парке, команду людей, ухаживающих за животными, несколько садовников и охрану. У Майкла даже был свой офицер по охране здоровья и безопасности, пожарная часть и пожарная машина, укомплектованная двумя рабочими пожарными.
Я мгновенно понял, почему дом и его безлюдность, одиночество имели такое близкое отношение к Майклу: по сравнению с Хейвенхерстом, это имение было размером с планету. Вместо ограниченного пригородного садика, отделённого забором от главной дороги, он имел сотни акров, чтобы бродить в уединении, и лишь горизонт был его границей. Он мог оставить входную дверь открытой и уйти на прогулку, а утром вернуться домой на гольф карте. Неверленд был настолько же свободен, насколько был бегством от реальности. Чтобы хоть немного составить представление о его обширности, объясню следующее: разработанная часть ранчо вместе с зоопарком, парком аттракционов и всеми строениями занимала около пятидесяти акров, но там всё ещё оставались остальные 2’650. Майкл мог усесться за руль и спокойно затеряться в окружающей красоте. Когда он уезжал подальше от окультуренных территорий, он мог брать штурмом множество кривых дорожек, спускаться в другие долины и при этом быть на своей земле. Это были практически ковбойские земли из старых вестернов – старые дубы, огромные коряги, перекати-поле, кисточки травы – и вот ты уже ожидаешь, что вот-вот перед тобой появятся караван повозок с первыми поселенцами американских земель, жаждущими воткнуть флаг в свою территорию и клянущимися, что никто и никогда не отнимет у них мечту владеть кусочком мира.
Снаружи разглядеть Неверленд практически не предоставлялось возможным. Даже когда коричневые ворота медленно открывались, у вас появлялось ощущение, что вы въезжаете не в домашнее поместье, а в большой парк аттракционов. Там была личная дорожка, лишь обрамлённая деревьями и уходящая далеко в поля. Потом первым, что вы замечали, был двухэтажный Неоплан – дом на колёсах, огромный автобус, припаркованный под навесом в специально отведённом для него дворике, ждущий поездки на съёмки, или тур. Он был обставлен, как лучшие отельные номера – телевизорами с плоским экраном, с роскошными кроватями, диваном и большой ванной. На втором этаже были расположены кремовые кресла из самолёта с тёмно-красным кантом. Окна были настолько высокими, что, когда автобус ехал, Майкл говорил «будто мы летим». Даже его автобус отражал его мироощущение.
Потом посетитель прибывал к основному большому въезду в дом, который был знаком мне по старой памяти – такие же чёрно-золотые стальные ворота были в моём доме в Брентвуде. Их отвезли на склад после того, как соседи начали жаловаться: «Рядом с тобой мы живём, как рядом с принцем из Аравии». Когда Майкл искал впечатляющие ворота для въезда, он уже знал куда идти. Он добавил на них золотой герб войск Великобритании: льва и единорога и девиз “Honi Soit Qui Mai Y Pense”, в приблизительном переводе означающий «Стыд с тем, кто думает об этом, как о зле». Он разместил этот девиз на воротах задолго до того, как полиция и Мартин Башир прошли под чёрной аркой с золотой надписью «Неверленд» и именем «Майкл» в короне. Майкл всегда был очарован королевскими мотивами, и он безудержно любил роскошь и церемониальность британской монархии. Вход резюмировал Неверленд для меня: истый Голливуд с его экстравагантностью, но невероятно английский с его вдохновением.
Сразу за воротами, слева, витрина крошечного магазинчика, заставленная всевозможными видами конфет и несколько фигур, облачённых одежду эпохи Голливуда 50-х годов. Такой вот музейный вход. Несколькими метрами дальше можно было увидеть колею маленького паровоза – он колесил по территории поместья, развозя пассажиров в парк аттракционов и зоопарк. Бабблз и остальная живность из Хейвенхерста присоединились к жирафам, слонам, львам, тиграм, аллигаторам, волкам и орангутангам, верблюду и нескольким видам рептилий, а также разнообразным птицам, привезённым из Южной Америки. Каждое животное было помещено в свою отдельную клетку или вольер. Ах, да! Ещё были клейдесдальские лошади. На некотором отдалении вы могли увидеть основной дом, но, до того, как туда подъехать, приходилось пересекать двойной арочный каменный мост, в две полосы шириной, перекинутый через самое узкое место озера, где был мини-водопада около фламинго. Они ходили по берегу, где из подводных насосов хлестали мощные струи воды.
Было очевидно, что вы находитесь в детском раю на Земле. Повсюду стояли знаки, гласящие, «Осторожно, играют дети», то там, то здесь мелькали бронзовые статуи счастливых ребятишек: ребёнок с флейтой, дети, водящие хоровод, девчушка, тянущая мальчика за руку, ребёнок стоящий на коленях и играющийся с собакой. Внутри дома Майкл разместил рисунки детей со всего мира – чернокожих и белокожих, от востока до запада. А ещё по всему поместью, практически круглосуточно играла музыка: нежные инструментальные пьесы, оттенённые переливами арф и флейт, а также детским пением. Музыка звучала отовсюду – из динамиков, замаскированных Майклом под камни и крупные валуны.
Посетители никогда не уставали от разнообразия развлечений, так как вдали от зоопарка, аттракционов и квадроциклов был построен двухэтажный пассаж со всеми мыслимыми и немыслимыми игровыми автоматами и симуляторами, а также теннисная и баскетбольная площадки, и кинотеатр, который с лёгкостью утёр нос всем кинотеатрам в округе. Какое бы кино вы ни назвали – у Майкла оно было, от самых свежих боевиков до золотой классики Голливуда.
Вы входили в фойе кинотеатра, и у вас сразу захватывало дух – в этом помещении потолки достигали девяти метров. С одной стороны от входа стоял стеклянный корпус, заключавший в себе миниатюрного аниматронного Майкла, исполнявшего “Smooth Criminal”. Перед посетителем размещались кнопки управления, отвечавшие за различные танцевальные движения. А ещё, конечно же, там был огромный магазин, набитый конфетами, йогуртами, мороженым и поп-корном в картонных стаканах.
Но самой отличительной чертой этого кинотеатра на пятьдесят мест были две комнаты, расположенные за зрительскими местами, около проектора – одна слева, а одна справа. В каждой было окно на всю стену, кровати, кислородные установки и медицинское оборудование. Это были мини-палаты, комнаты, разработанные и укомплектованные для маленьких посетителей, больных раком и имеющих психические расстройства. Не имевшие возможности посещать обычные кинотеатры, и слишком больные, чтобы сидеть в кресле – Майкл хотел, чтобы они могли лежать в кровати и наслаждаться просмотром кинолент. Каждый ребёнок в каждой комнате имел специальную прикроватную систему, установленную для общения с Майклом, сидящим прямо за стеклом на одном из последних рядов. Пандусы были пристроены к каждому месту, достойному посещения, так как Неверленд был построен с мыслями не только о его детстве, но также и о детстве тех, кому повезло меньше остальных.
Эту сторону Неверленда пресса никогда не освещала, и каждый раз, когда я слышал гнусную ложь от людей, чьи знания о нём ограничивались выводами масс-медиа о том, что Неверленд представлял собой логово хищника для маленьких детей, мне хотелось взять их за шкирки и затащить в этот кинотеатр, в самое сердце моего брата, чтобы они своими глазами увидели всю истину о его открытой, искренней душе.
У славы Майкла было много минусов, но он их распознал ещё на раннем этапе развития, что дало ему хороший толчок в карьере и силы делать свою музыку отличной от уже имеющейся, делать её с посланиями надежды, любви, человечности и уважения к Земле. Он признал единство в музыке и почувствовал её объединяющую силу единой Вселенской постоянной, которая помогает всем говорить на едином языке, понимать его и несёт объединение всех рас, вероисповеданий и культур. Майкл был одним из тех немногих артистов, которые могут заставить взяться за руки весь мир и объединить людей. У него было огромное сердце и он всегда искренне желал помочь детям, медсёстрам, воспитателям и сделать их счастливыми, особенно нелюбимых, менее удачливых, больных, немощных и умирающих. Это не было какой-то банальной, модной миссией известной поп-звезды, это было целью, ради которой он жил, посвящая огромное количество времени разным случаям из жизни других людей и жертвуя сотни миллионов долларов бесчисленным благотворительным организациям.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:15 | Сообщение # 57 |
Новосибирск
| Приватность Неверленда состояла в том, что никто не мог видеть количество транспорта, принадлежащего благотворительным организациям и привозящего невероятное количество больных детей в качестве гостей, месяц за месяцем. К примеру, двести обездоленных детей из учреждения имени Святого Винсента для инвалидов, или ребята из организации «Большой Брат» и «Большая Сестра». Майкл никогда не придавал этим визитам огласку, потому, что его просто обвинили бы в саморекламе.
Итак, позвольте мне напомнить всем вам, что в юбилейном, тысячелетнем выпуске Книги Рекордов Гиннеса Майкл назван поп-звездой, поддерживавшей наибольшее количество благотворительных фондов и организаций. Это был единственный рекорд, которым он никогда не хвастался. Он просто не нуждался в общественном одобрении – лучшей благодарностью для него становились тысячи писем, отправленных родителями и руководителями благотворительных фондов, которые описывали в своём послании, как визит, или выходные, проведённые в Неверленде, наполнили нуждающегося в лечении, или умирающего ребёнка счастьем. Автобусы с детьми и армия благодарных родителей – они верили тому, что видели, а не тому, что читали – это стоит запомнить в свете событий недалёкого будущего.
Я был свидетелем искреннего единения моего брата с детьми, когда он посещал госпитали практически в каждом городе во время нашего тура Виктори. В течении всей свое карьеры он обязательно вписывал в свой график посещение детских больниц, раковых центров и детских домов по всему миру. В эти невозможно ценные моменты, свидетелем которых я был во время совместных посещений, я видел, как он использует всё, что Господь дал ему, чтобы отплатить за столь щедрые дары. Его взаимодействие с детьми было, безусловно, самой чистой и искренней из тех вещей, которые мне доводилось видеть.
Вам следовало бы побывать там, чтобы увидеть дюжину обритых детей, бегающих с радостными возгласами по всей территории поместья, напрочь забыв о своей химиотерапии. А ещё я видел, что происходило, когда он входил в палату в детском госпитале: болезнь словно улетучивалась из детских тел, когда их глаза светились счастьем от присутствия моего брата. Я часто видел медсестёр и родителей, плачущих во время таких визитов. Я часто сравнивал влияние Майкла с радостью, возникающей с визитом Микки Мауса, или Санты.
Никто из нашей семьи не удивлялся такому положению дел, ведь его сочувствие к детям всегда было его неотъемлемой частью, и мама часто вспоминала, как он во время просмотра телевизора плакал над особо ужасными новостями. Основой его гиперчувствительности служило его религиозное воспитание, и он всегда напоминал всем нам: «Иисус всегда говорил – будьте, как дети, любите детей, будьте чистыми, как дети и… смотрите на мир глазами ребёнка, полными непреходящего восхищения». Он всегда верил, что мы «должны отдаваться всем сердцем и душой маленьким людям, которых мы называем сыном и дочерью, потому, что время, которое мы проводим с ними – это рай». Эти слова очень важны для понимания того, как мой брат подходил к отношениям с детьми.
Когда фанаты слушали его песню “Speechless” из альбома Инвинсибл, они слушали некое подобие чуда, ведь он написал эту песню, сидя в ветвях своего Дарующего дерева и наблюдая за играющей девочкой и мальчиком. Это потому, что и девочки и мальчики приглашались в поместье: делаю на этом акцент из-за распространённого мифа о том, что на ранчо приглашались лишь «маленькие мальчики».
Он не мог видеть детских страданий. Мама всегда рассказывала историю о том, как они с Майклом сидели дома в 1984 году и смотрели новости. Вдруг камера показала детей в Эфиопии, страдающих от голода. Майкл увидел кадр с худыми, как скелеты детишками с мухами, садящимися на их лица, вокруг ртов, и разрыдался. Это был та искра, породившая их сотрудничество с Лайонелом Ричи и посвящённость благотворительности до конца своих дней.
История, которая лучше всего демонстрирует гуманитарность моего брата – это история о том, когда он узнал новость о расстреле детей на школьном дворе в Стоктоне, Северная Калифорния. Тогда было убито пять детей и ранено тридцать девять. Это был февраль 1989 года, когда такие случаи ещё не стали закономерностью, и его опустошение было подавляющим. Его инстинктивным решением было бросить всё и лететь в начальную школу Кливленда, но потом он остановил себя. «А моё присутствие поможет, или навредит? Я не могу бездействовать, но и вызвать куда больше проблем тоже не хочу». Он разрывался между беспорядком, который могла вызвать его слава и отчаянным желанием помочь.
В конце концов, выждав три недели, он последовал своим инстинктам и вылетел на место происшествия. Как говорил фотограф Гаррисон Фанк, он хотел сделать свой визит как можно меньше известным и проник на территорию школы в машине детектива. Когда он приехал, он сначала вошёл в мемориал погибших в большой классной комнате и произнёс пламенную речь о надежде, утешении и о Боге. Потом он раздал игрушки и записи песни “Man In The Mirror”, которая содержала тексты о лучшем мире через изменение самого себя. После, он посетил местную церковь, чтобы пообщаться с родителями жертв. Подумайте – это было время, когда Майкл пребывал на пике своей карьеры, но, тем не менее, он нашёл время для тех, кто в нём нуждался, для общества, приходящего в себя после жуткой трагедии.
Для меня, самая большая радость того сострадания пришла в словах восьмилетнего Тана Трана, потерявшего в этой перестрелке своего младшего брата. Он говорил репортёрам о силе, которую придал ему Майкл. «Я не хотел идти в школу снова, но Майкл всё уладил. Если он сам пришёл туда, значит там безопасно». Майкл посчитал такой ответ «более ценным, чем все, что я могу получить от аншлаговых стадионов, или топовых хитов». Всё потому, что он знал, что творит не только развлечения, но и добро. По всему миру найдётся ещё немало подобных историй о нём.
И это всё был человек, о котором власти говорили, как о особе с извращённым умом, как о человеке, который мог навредить ребёнку.
Принцесса Диана была благотворительным единомышленником Майкла, и он всегда восхищался ей. Наконец-то у них появился шанс увидеться за кулисами концерта тура “Bad”, проходившего на стадионе Уэмбли в 1988 году. На мой взгляд, они были родственными душами: обоих не желали понимать, обоих высмеивали за добрые дела, оба были вынуждены пользоваться маскировками, чтобы обеспечить своей жизни хоть немного приватности.
Из того, что я понял, Майкл и Диана не особо регулярно общались по телефону на протяжении 1991-1994 годов но я точно знаю, что куда больше звонков было направлено из Кенсингтонского дворца в Неверленд, чем в обратном направлении. Видимо, их объединяла ещё одна черта – и он и она могли часами висеть на телефоне. Казалось, что принцессу Диану совершенно не беспокоила разница в часовых поясах и когда она хотела звонить, она звонила. Майкл, никогда не отличавшийся крепким, постоянным сном, просыпался и всегда был готов к общению. Когда я спросил его мнение о Диане, он ответил «она мудрая, милая, милая женщина» и она рассказала ему, что принцы Вильям и Гарри любили слушать его музыку в её апартаментах на полной громкости. Учитывая увлечение моего брата всем королевским, я уверен, что ему было приятно слышать это.
В 1995 году принцесса дала интервью телеканалу БиБиСи с участием Мартина Башира в качестве интервьюера. Путём такого пиар хода принцесса хотела дать миру возможность лучше понять её. А Майкл отметил для себя: если она доверяет Баширу, то ему действительно можно доверять.
Приблизительно за три года до интервью Дианы, Майкл заказал собственную трансляцию интервью с той, которая из-за своего пока ещё незнакомого телезрителям лица была вынуждена представляться: «Здравствуйте, я Опра Уинфри». Майкл, который недавно расстался со своим менеджером Фрэнком Дилео из-за определённых разногласий, хотел впервые за последние четырнадцать лет заговорить на публику, так как газетные заголовки становились всё более желчными. «Чокнутый Джеко» - каждый журналист считал своим долгом разместить такую статью, а Опра подтвердила одну из распространённых сплетен, когда вдоль и поперёк осмотрела Неверленд в поисках барокамеры и призналась: «Я не нашла ни одной».
Издевательское направление британских таблоидов – брать человека и поднимать его на смех – было особенно огорчающим, ведь оно успешно перечёркивало гуманитарный образ Майкла, превращая его в бессмысленную карикатуру, созданную для насмешек. Он решился на домашнее интервью с Опрой в режиме прямого эфира, чтобы исключить любую возможность ловкого редактирования. Желание остаться один на один огромной аудиторией свидетельствовало о его искренности: не было никаких постановочных вопросов, утверждений, вырезок, дублей. Он просто дал зрителям лучшее из того, что имел. Все видели то, что видели. Сотня миллионов телезрителей.
Для меня «эксклюзивное интервью с самой неуловимой суперзвездой за всю историю мира музыки» стало самым значимым триумфом в карьере Опры, и вовсе не Майкла: оно скорее поднимало кучу пыли, а не вносило ясность. Несмотря на то, что Майкл никогда не использовал слово «оскорбление», Джозеф назвал бы это интервью оскорбительным. Пользуясь случаем, Майкл публично заявил, что он страдает от кожного заболевания, именуемого «витилиго», которое разрушило его естественную пигментацию кожи. Это было сделано в ответ на предположение о том, что он осветлял кожу по причине «нежелания быть чёрным». Я всегда чувствовал, что его чистосердечное признание было принято с жестоким цинизмом и привело к ещё большим спекуляциям на теме цвета его кожи. Правда в том, что в то же время, в 1982 году. Когда Майкл обнаружил белые пятна на своём животе, я заметил одно на бедре. В то время, как моё не ухудшалось, его распространилось по всему телу. Я начал подозревать, что что-то происходит ещё в том, далёком 1984 году, во время Виктори тура, так как Майкл начал постоянно закрывать все доступные участки тела одеждой и гримироваться плотнее положенного.
Вовсе неправда, что он начал носить свою бриллиантовую перчатку из-за витилиго. Эту идею впервые ему подсунул Джеки. На самом деле, Майкл носил перчатку и белую лангетку, чтобы привлечь внимание к движениям рук. Его брюки оставались короткими и открывали белые носки, чтобы сделать акцент на ногах. Также он заматывал кончики пальцев белой лентой, чтобы, как он говорил, «белый привлекал свет». Такие мелкие детали показывали необычайность его творческой натуры, и в этом и состоял гений моего брата.
Тем не менее, его повседневная одежда и концертные костюмы открывали настолько мало кожи, насколько это было возможно: жилеты, закрывающие шею стоячим воротником, застёгнутые под самую душу рубашки, рукава, полностью закрывающие запястья. Я подозревал что-то неладное, но даже представить себе не мог, как далеко зашло витилиго. До 1990 года семья уже узнала о его проблеме, и это было очень огорчительно для Майкла.
перевод goldy_kate.
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:16 | Сообщение # 58 |
Новосибирск
| Тем не менее, его повседневная одежда и концертные костюмы открывали настолько мало кожи, насколько это было возможно: жилеты, закрывающие шею стоячим воротником, застёгнутые под самую душу рубашки, рукава, полностью закрывающие запястья. Я подозревал что-то неладное, но даже представить себе не мог, как далеко зашло витилиго. До 1990 года семья уже узнала о его проблеме, и это было очень огорчительно для Майкла.
Можно только представить себе, как же это тяжело – просыпаться день за днём и обнаруживать всё больше и больше мертвенно бледных участков на коже. Настолько травматично это для человека, ведущего публичную жизнь. В этой ситуации он полностью положился на свою вездесущую гримёршу Карен Фей, мейкапирующую белые пятна, перешедшие на шею и лицо. Добрая душа со светлыми волосами и неугасающей энергией – Карен впервые была назначена в команду Майкла во время его «Триллера» и быстро перешла из разряда хорошего специалиста в звание близкого друга, которого он любовно прозвал «Turkle». В скором времени, Карен доказала, что её духовная поддержка значит ни в коем случае не меньше, чем её ловкие кисточки и макияж.
От Карен я узнал, что она впервые заметила белые пятна на его коже во время съёмок клипа “Say, say, say” в 1983 году. Тогда было совсем не трудно закрашивать их в естественный оттенок его кожи, но вскоре всё дошло до той точки, когда на коже остались лишь жалкие пятнышки тёмного цвета. Это означало, что площадь кожи с разрушенным пигментом доминировала, и теперь Карен приходилось закрашивать тёмные пятна, маскируя их под общий, новый цвет кожи. Желание поддерживать натуральный цвет кожи стало невозможным, особенно когда он потел во время концертов.
Именно эти столь необходимые косметические манипуляции стали причиной резкого изменения цвета кожи Майкла и жёстких насмешек со стороны по поводу того, что Майкл перешёл в жанр «травести». Это огорчало меня, так как для него это было необходимой маскировкой. Когда ты понимаешь, как чувствительно он относился к вопросам своего внешнего вида, ты начинаешь понимать, насколько безоговорочно он доверял Карен. Это была нечеловечески сложная работа, но каждое профессиональное решение, принятое ею, было направлено на свободу и уверенность Майкла в себе и ещё она делала его внешность внешностью звезды, кем он, собственно, и являлся. А он полностью полагался на неё, держа её прямые обязанности в секрете от многих. Некоторые люди из его окружения – видеооператоры, фотографы, не понимали, что задание Карен состояло в поддерживании его внешности в идеальном состоянии, а она не могла объясниться с ними, так как поклялась хранить всё в секрете. Именно поэтому наблюдатели могли видеть только обложку – хорошенькую, излишне суетливую гримёршу, время от времени необъяснимо исчезающую вместе со своим клиентом. Это было неправильно понято: все решили, что она претендует на внимание Майкла. На самом деле она дорабатывалась до ручки, чтобы он чувствовал себя надёжно и безопасно и мог быть уверен, что его витилиго не видно никому из окружающей его толпы.
Вдобавок ко всему у Майкла обнаружили лёгкое аутоиммунное заболевание – волчанку, которая при обострении проявлялась ярко-красными пятнами на его носу и щеках. Витилиго вместе с волчанкой привели к единогласному решению врачей – как можно больше держаться в тени, именно поэтому он был вынужден ходить под зонтиком в ясные калифорнийские дни. Самое печальное – это то, что только со смертью Майкла через официальные документации аутопсии подтвердилось всё, что он говорил о своей коже. Он рассказал правду в 1993. Ему, наконец, поверили в 2009.
К счастью, Опра принесла долю правды миру – если снова вернуться к временам того живого интервью. Для меня является очень значительным то, что она обошла Неверленд до того, как все эти бессмысленные обвинения начали затуманивать истину. Незадолго до конца интервью она заметила кровати для больных детей в кинотеатре и сказала: «Что я поняла, когда увидела это оборудование, так это то, что ты действительно заботишься об обездоленных, раз решил установить такой центр в своём доме». Какое же её общее впечатление от поместья? «Мне невероятно понравилось здесь, потому что я снова почувствовала себя ребёнком» - сказала она.
Как уверено большинство людей, мой брат изо всех сил старался сохранить свою частную жизнь и свои воспоминания и поэтому бытует мнение, что нигде, кроме Неверленда, для него не было спасения от контроля. На самом деле, свои маленькие победы он легко хранил в секрете, и было ещё одно место на Земле, о котором никто и никогда не узнал бы.
Начиная с ранних девяностых, Майкл стал наведываться в аэропорт Лос-Анджелеса, но он приходил туда вовсе не для того, чтобы сесть на самолёт: он приходил, чтобы побыть наедине. Пока инструкторы усаживали лётчиков в учебные самолёты, и внушительные лимузины подвозили своих вип клиентов к огромным лайнерам, незаметный парень в бейсбольной кепке проскальзывал между толпами народа и подходил к незаметному ангару прямо возле взлётно-посадочной полосы. Как только Майкл опускал на вход гигантские ролеты, он мог расслабиться. Это был его секретный бункер, даже без окон, где его никто не мог найти. Он приходил сюда не для того, чтобы петь, или танцевать: он появлялся здесь, чтобы рисовать. Это был его «уголок искусства», найденный для него австралийским художником Бреттом Ливинастон-Стронсом, которому он поручил писать какие-то портреты. Там эти двое могли зависать часами. Майкл говорил, что это убежище и «арт-терапия» помогали ему «сбегать от сумасшествия и отключаться от всего».
В 2011 мир наконец-то узнал об этом тайнике, когда работы Майкла впервые были продемонстрированы общественности. Я не думаю, что кто-нибудь до этого был способен оценить, сколь талантливым художником он был, но он получал неизмеримое удовольствие от экспериментов с акварелью и карандашными набросками. Он даже спроектировал свою собственную мебель – с цифрой семь в деталях отделки. Это бесценная коллекция, которую Майкл просил хранить в ангаре из-за того, что он хотел хранить всё в секрете и, отчасти, из-за того, что большинство работ были созданы либо под руководством, либо в сотрудничестве с Бреттом.
Я приходил в тот ангар после смерти Майкла. Его работы, даже спустя годы, всё так же стоят по верхам, не убранные в рамки, кое-где разбросанные по полу и прислоненные к стене по углам. Там их более пятидесяти. Я стоял там и представлял его, запершегося от всего мира и с головой погруженного в работу. Всё, что я мог – это улыбаться и думать, что, чёрт возьми, он проделал долгий путь от разлитых на ковёр Дайаны Росс красок.
Как его семья, мы знали, что Майкл всегда был открыт для дружбы с детьми, и если бы вы знали его так, как знали мы, сама мысль о том, что стоило бы беспокоиться о справедливости этого бесчеловечного обвинения, была бы абсолютно смешной. Я знал двух детей, которых Майкл впустил в свою жизнь. Дейв Роттенбург взял псевдоним «Дейв Дейв», чтобы прервать все связи со своим отцом, потому, что когда Дейву было шесть, он поджёг его кровать и комнату, оставив ему на память восемьдесят процентов ожогов и шрамы на всю жизнь. Как Дейв Дейв очень верно сказал на похоронах моего брата, «Майкл нашёл меня, помог мне и при первой же нашей встрече обнял, и он не переставал обнимать меня на протяжении всей своей жизни, равно как и всегда находил время для моральной поддержки».
А ещё был Райан Уайт, мальчуган из нашего родного штата Индиана, который был заражён СПИДом через переливание крови и впервые появился на ранчо в 1989 году. Его мать – Жанна провела очень долгое время в имении, прежде чем разрешить сыну оставаться там без неё на длительные каникулы. Майкл любил Райана, потому что тот относился к нему не как к поп-звезде. Райан любил Майкла потому, что тот относился к нему не как к больному СПИДом. Когда самочувствие Райана серьёзно ухудшилось, Майкл стал для него настоящим попечителем. Он был опустошён, когда паренька не стало в 1990 году. Его песня “Gone Too Soon” была посвящена Райану.
Тем не менее, Неверленд посещали не только больные дети. Майкл обожал бывать со своими племянниками и племянницами. Он продолжал общаться с детьми-звёздами и именно так Джимми Сэйфчак, Эммануэль Льюис и Макколей «Мак» Калкин подружились с ним. А потом там появился мальчик из Австралии – Бретт Барнс и братья Фрэнк, Эдди и Энджел Кассио, которым Майкл помогал финансово. Мой брат всегда горел желанием помочь больным детям, или детям-знаменитостям, которые на своей шкуре переживают все негативные стороны славы.
Он стал особенно близок к австралийскому парнишке по имени Уэйд Робсон. Майкл даже называл Уэйда, его сестру Шанталь и их мать Джои «своей второй семьёй» и часто писал им это. На протяжении долгих лет будут появляться и другие близкие семьи, но особое отношение он имел именно к семье Робсонов. В самом начале их знакомства, мама с сыном и дочкой посетили Неверленд. Потом по принципу «раз доверяет Джои, значит доверяем и мы все» Уэйду было позволено оставаться в поместье без родственников. Этот факт всегда ловко обходился СМИ: ни один ребёнок не находился в Неверленде без сопровождения родителей. Если такое и было, тот только потому, что родители знали моего брата и доверяли ему, как опекуну своего ребёнка. Масс-медиа всегда упускали из виду родителей, предпочитая выставлять всё в негативном свете анонимных отношений Майкла с мальчиками и опуская общую связь с семьями этих детей. Никто и никогда не упоминал, что семьи Марлона Брандо, Томми Хилфигера, Криса Такера, Кирка Дугласа и мастера позитивного мышления Уэйна Дайера были также частыми гостями на ранчо, но, я думаю, для тех людей более возбуждающей была мысль о том, что дети находились там одни.
Робсоны познакомились с Майклом в 1987 году, когда его тур “Bad” проходил в Брисбане. Пятилетний Уэйд поучаствовал в конкурсе и выиграл право потанцевать с Майклом на сцене. Тогда он зажёг стадион. Майкл был поражён и, как он сам сказа позднее: «Это было потрясающе - словно смотреть на себя в зеркало в другом воплощении». Всё, чего он хотел – это использовать талант ребёнка и исполнить его мечту. Короче говоря, он перевёз всю его семью в Л.А., когда Уэйду исполнилось семь. В этот промежуток из двух лет Майкл прочно сдружился с Джои, проводя несметные часы за телефонными разговорами. К тому времени, когда семья появилась в Калифорнии, они уже не были чужими людьми. Тогда Майкл взял Уэйда под своё крыло профессионала, обеспечивая ему работу с известными хореографами – Бруно «Поппинг», «Тако» Фалкон, и «Креветки из бунгало» Майкла. Влияние этих двоих парней незаметно отражалось на многих элементах хореографии Майкла, и особенно на лунной походке.
Это было словно воспоминание о нашем детстве в Гэри. Майкл часами залипал с Уэйдом возле телевизора и смотрел танцевальные записи, наставляя его и показывая, какие детали нужно запоминать и на что стоит обратить внимание. Кончилось всё тем, что в двенадцать лет Уэйд стал хореографом в Миллениум Данс Комплекс, в Северном Голливуде, где Майкл проводил свои многочисленные прослушивания только-по-приглашению. Четыре года спустя он стал хореографом Бритни Спирс, а ещё через некоторое время курировал Джастина Тимберлейка. Талантливый, трудолюбивый и поддерживаемый Майклом – передавал свои умения Бритни и Джастину.
Многие родители видели, что Майкл меняет жизни их детей невероятно положительно, и никто из них никогда не видел и не чувствовал ничего подозрительного, оставляя их в его компании. С родительским инстинктом был достигнут консенсус. Это не было «разрешать ребёнку спать в одном доме с взрослым мужчиной», это было доверять ребёнка ответственной и нежной заботе Майкла – разница между предрассудками и личными незыблемыми наблюдениями.
Оглядываясь в прошлое, можно заметить, что всегда существовала проблема конфликта с недоверчивым миром, которая стала неотъемлемой частью жизни знаменитостей. Чем большему количеству незнакомых людей ты искренне доверяешь, тем выше вероятность того, что однажды кто-то учует пьянящий аромат богатства и возможностей и решит вынести из этого выгоду для себя. Доверчивое отношение моего брата ко всему окружающему и некоторая наивность лишь приближали этот злосчастный день.
Майкл отчаянно хотел стать отцом и иметь собственных детей, но он постоянно был с головой погружён в работу, да и идеальная женщина всё не появлялась. Тем не менее, он продолжал уверенные разговоры о собственных детях и ни для кого не было секретом, что он хочет девятерых. Он называл именно девять потому, что нас в семье тоже было девятеро.
Мы оба упоминали желание иметь «много-много» детей, когда вырастем. Возможно, когда ты сам родом из большой семьи, ты хочешь повторить это. Я не уверен. Я только знаю, что мы любим детей. В Неверленде, на верхнем этаже была комната, заполненная фарфоровыми куклами, одетыми в вельветовые и бархатные платья. Я никогда не входил туда, потому, что не хотел бы увидеть во сне сотни пар немигающих глаз, уставленных на меня. Как говорила мама: «Это единственная действительно жуткая комната со всеми этими лицами, глядящими на тебя».
Мне думается, эта комната была более чем гордостью коллекционера. Мне кажется, это было положительной визуализацией того, что он хотел бы видеть – дом, полный детишек. Его спальня и игровые комнаты также были заполнены манекенами, одетыми в различную одежду, которую он любил и моделями супергероев в натуральную величину, такими, как Дарт Вейдер, Супермен, Бетмен, Ер2-Де2 и Роадраннер. Я думаю, в Неверленде он скучал по человеческому обществу – ведь он вырос в битком забитом доме – и поэтому приглашал незнакомых людей в свой мир, моделируя для себя суррогатные семьи. А ещё, я думаю, он видел отголоски своего детства, будучи окружённым всеми этими шумными ребятишками, ставшими для него новыми «братьями». Через них он пытался вернуть своё детство после того, как построил свой идеальный мир.
Люди так и не поняли того, что Майкл создал для себя уютное, защитное покрывало, не имеющее никаких скрытых мотивов. Всё, чем он окружил себя, заменяло что-то из его прошлого. Он хотел быть одиноким и одновременно боролся за чувство внутреннего комфорта, он был вынужден бороться, пока пустота не заполнилась его собственной семьёй.
goldy_kate
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:16 | Сообщение # 59 |
Новосибирск
| ГЛАВА 17
начало здесь
окончание
Гуманитарная тематика нашего шоу дала нам подходящую почву, чтобы продемонстрировать семейную солидарность. Все мои письма, оставшиеся без ответа, казались мне теперь неважными; важно было сказать правду в то время, когда СМИ платили бывшим работникам Майкла шестизначные суммы за самые дикие обвинения – чем смачнее обвинение, тем больше чек. Позже я узнал, что к Джой Робсон, матери Уэйда, обращались репортеры из таблоида «National Enquirer» и предлагали ей шестизначную сумму за то, чтобы она изменила свою историю и заявила, что Майкл совратил ее сына. К счастью у таких людей, как Джой, есть совесть. Джой, как и все другие родители и дети, проводившие время в Неверленде, не подкрепила заявления доктора Чандлера даже под нажимом полиции.
Один из шерифов, участвовавших в расследовании, был записан на пленку, когда убеждал ребенка-свидетеля (мы услышали эту запись только в 2005-м): «То, что он отличный парень, пишет музыку, – это все ерунда… Он – растлитель детей…»
Американские и британские СМИ выписывали баснословные чеки, и люди ринулись наперегонки, чтобы успеть поучаствовать в этом сезоне охоты на моего брата. Учитывая все, что мы узнали за годы, нам сложно сейчас не рассматривать это преследование Майкла полицией и СМИ как начало вражеской кампании, призванной привести его к краху.
( Свернуть )
Но в тот день, когда мы с мамой, Джозефом, Ребби и Тито сидели в кожаных креслах на сцене в Северном Голливуде, мои глаза были еще не так широко открыты. Когда телевизионные эксперты затаили дыхание, ожидая нашей реакции, я подумал, что прозрачность этого дела сейчас станет всем очевидной. Этот оптимизм я принес с собой и на пресс-конференцию, где нас ждала плотная толпа людей с фотоаппаратами и телекамерами. В чем-то это было похоже на джексономанию, только без любви. Пока в комнате эхом отдавались звуки сотен затворов, я думал только об одном: если нас встречают так, то каково бедному Майклу в Сингапуре?
Когда в комнате воцарилась тишина, я сказал речь от имени всех нас: «Майкл стал жертвой в очевидной жестокой махинации с целью воспользоваться его славой и успехом. Мы, как и весь мир, знаем: он посвятил свою жизнь тому, чтобы дарить счастье молодым людям по всей планете. Его способность к состраданию легендарна, и мы не сомневаемся, что его достоинство и гуманность одержат верх в этой непростой ситуации».
После этого нам оставалось лишь одно: Джозеф, Ребби и братья стали собираться к Майклу в Тайвань.
В Тайбэе перед отелем Raffles, где остановился Майкл, первыми нас встретила толпа молодых людей, которые с восторгом рассказали нам о том, как следовали за Майклом по всей Азии. «Солдаты любви» были у Майкла по всему миру – это была армия, стоявшая плечом к плечу и ни разу не усомнившаяся в нем. И хотя иногда Майкл чувствовал себя изолированным, он никогда не оставался один: с ним всегда были любовь и поддержка веривших в него миллионов людей.
Перед его отъездом из Сингапура к нему присоединилась Элизабет Тейлор. Среди всех друзей Майкла она и Марлон Брандо оставались неизменно преданными ему. Элизабет чувствовала особое родство с моим братом, а он находил ее «веселой и остроумной». Их связывал схожий опыт детства во славе. Их отношения были выстроены на уважении, верности и любви, и Элизабет всегда была готова помочь Майклу.
В отеле мы увидели Элизабет не сразу – первым человеком, который нас встретил, был пиар-менеджер Боб Джонс. Мы знали Боба еще со времен Motown и нашей первой поездки в Австралию. Когда Майкл начал соло-карьеру, он нанял Боба Джонса к себе. Что мне сразу не понравилось, так это то, что, как мне показалось, Боб Джонс препятствовал нашему прямому контакту с Майклом. Голливудское окружение тем и живет, что заслоняет артиста от внешнего мира, иногда даже без ведома самого артиста. Но после того, как мы облетели полмира, чтобы поддержать брата, я не собирался позволять кому-то встать между нами. Тем более, Майкл знал о нашем приезде. Когда Боб начал объяснять, что «сейчас не время» и «Майкл спит», я потерял терпение и разговор превратился в ссору.
В конце концов я не выдержал. «Боб, уйди с дороги! Не тебе указывать нам, когда мы можем, а когда не можем видеться с братом!» - рявкнул я. «Я просто выполняю свои обязанности, Джермейн», - ответил он в свое оправдание и отступил в сторону.
И точно, отговорки Боба оказались фальшивыми. Мы постучали в дверь Майкла и вошли. Он был рад видеть нас, хотя картина, открывшаяся нашим глазам, была слегка неожиданной: Майкл сидел под капельницей, висевшей у него над головой, с трубкой, идущей к запястью.
«Что происходит?» - спросил Джеки, как всегда инстинктивно готовый защищать брата. Он подошел к пакету, чтобы убедиться, что в нем физиологический раствор.
Майкл рассказал, что в Сингапуре ему стало плохо перед концертом и шоу пришлось отменить. Врач, который находился с нами в номере, объяснил, что у Майкла «обезвоживание», что Майклу тяжело, что они беспокоятся за его кровообращение…
Он говорил и говорил, а я перестал слушать и только смотрел на Майкла: Майкл выглядел печальнее, чем я когда-либо видел его перед концертом. Обычно он бывал собран и полон энергии. А теперь он казался выжатым – сидел там, словно выбившийся из сил, изнемогающий от жажды бегун-марафонец на финишной прямой. И при этом ему предстоял полуторачасовой концерт. «Это просто стресс, вот и все, - сказал Майкл. – Мне просто нужна жидкость». Его глаза, которые обычно улыбались, были затуманены; он заметно потерял в весе. Майкл и в хорошие-то времена ел неохотно, но под действием стресса он вообще переставал питаться. Судя по тому, каким разбитым он выглядел, он не ел или не спал около недели.
Адвокаты и журналисты тогда строили предположения, будто Майкл «изображает из себя жертву» на публике, однако человек, которого я видел в приватной обстановке, выглядел так, будто собирал последние силы, чтобы держаться и выступать. Но он не сдавался и не умолял о понимании (во всяком случае не раньше того унизительного личного досмотра, который ждал его два месяца спустя). Было видно, что физически испытание на нем сказывается, но его дух был непобедим.
Перед уходом мы напомнили Майклу о том, что приехали поддержать его, и пообещали вернуться на следующий день. Так мы и поступили. Мы уверяли Майкла, что он справится, и подбадривали его просто, по-братски. Но исход расследования, казалось, не сильно беспокоил его. Когда мы увиделись на следующий день, его занимала другая загадка. «Что они пытаются сделать со мной? Почему, вы думаете, это происходит?» - спрашивал он вслух.
Мы знали, что наша семейная солидарность выстоит перед любой бедой. Пока мы держались вместе, мы чувствовали, что справедливость восторжествует. Поэтому когда по телевизору выступила Ла Тойя из Тель-Авива и обвинила Майкла, ощущение было такое, будто в нас на полной скорости влетела машина на перекрестке. «Майкл мой брат, - сказала Ла Тойя, - и я очень его люблю, но я не хочу быть и не буду молчаливым соучастником его преступлений против маленьких детей!»
Я смотрел эту пресс-конференцию и ее последующее интервью на NBC и не мог поверить своим глазам. Она говорила перед камерой так свободно и, казалось бы, импровизированно! Для зрителей интервью Ла Тойи выглядели убедительным признанием вины, но мы-то знали нашу сестру и знали, как она ведет себя при обычных обстоятельствах. В тот момент, когда она заявила, что мама назвала Майкла «проклятым педиком», мы поняли: эти слова были вложены ей в уста ее менеджером-бойфрендом Джеком Гордоном. Как вспоминает теперь Ла Тойя, он грозил избить ее до полусмерти, если бы она не сказала то, что он велел. Но не мне об этом рассказывать. Это история Ла Тойи, и она поделилась своей версией событий в своей книге «Starting Over». Важно знать то, что и Майкл, и остальные члены семьи в итоге простили ее.
Прошло около двух месяцев. В ноябре, когда нам казалось, что худший оборот дело принять уже не может, мы вдруг услышали, что у Майкла случился какой-то срыв и его забрали в реабилитационную клинику в Англии. У нас ушла целая вечность на то, чтобы разобраться, что произошло, но мы знали, что с ним Элизабет Тейлор, Билл Брей и Карен Фей, и что он отменил остаток тура Dangerous. Майкл покинул Мехико и улетел в Лондон. Было очевидно, что с тех пор, как мы оставили его, его физическое и психическое состояние ухудшилось.
У Майкла развилась зависимость от рецептурного препарата Демерол. Все эти переживания из-за ложных обвинений сказались на нем. Его врач увидел, что происходит, и теперь Майклу предстояла шестинедельная реабилитационная программа под профессиональным присмотром доктора Бичи Колклафа. Конечно же, поскольку по времени это совпало с расследованием, Майкла начали обвинять в том, что все это - хитрый план, чтобы уйти от ответственности. Меня всегда поражало то, как при жизни Майкла все активно заявляли, будто он симулирует зависимость, а как только он умер, тут же с удовольствием записали его в «наркоманы». Мы знали, что Майкл принимал Демерол с самого ожога в 1984 году. Я мало что знаю о времени, которое он провел в реабилитационной клинике, поэтому не могу говорить об этом здесь, но некоторые заблуждения считаю нужным развеять. Мне не нравится, что люди вешают на Майкла ярлык «наркомана». Есть громадная разница между зависимостью в результате волевого выбора и случайной зависимостью от выписанных лекарств. Майкл был страстным противником наркотиков и впал в отчаяние, когда оказался в западне зависимости, вызванной, в основном побочными эффектами препаратов. Я читал истории, в красках описывающие то, как иногда его речь становилась невнятна, а взгляд казался отсутствующим, как у человека «под кайфом». Но мало кто, наверное, задумывался о том, что Демерол воздействует на нервную систему и, блокируя боль, создает ощущение в чем-то напоминающее кайф от наркотика. В 1997 году Майкл написал песню «Morphine», которая высмеивала истерию, поднявшуюся из-за этой проблемы. Слова «Демерол, Демерол! О, боже, он принимает Демерол!» говорят за себя. Эта песня стала его ответом критикам, ответом за 12 лет до смерти. К сожалению, она не явилась последним словом в этом вопросе, которое Майкл оставил бы за собой.
Он был человеком, страдавшим от боли с 1984 года, после ужасного несчастного случая. Позже у него диагностировали еще и волчанку, которая сама по себе может вызывать сильнейшую боль. Я не возьмусь рассуждать об этом, потому что не испытывал на себе симптомы этой хронической болезни, но в Америке живет два миллиона человек, которые знают о ней не понаслышке. И все, чего когда-либо хотел Майкл, это чтобы боль – внутренняя и внешняя – оставила его в покое.
Когда Майкл наконец вернулся в Америку, окрепший после курса реабилитации, его превосходную форму заметили все окружающие. Но ситуация все еще была непростой. Во-первых, Майкл сразу попал под пристальное внимание СМИ. Во-вторых, оба окружных прокурора решили созвать Большое жюри, чтобы попробовать выдвинуть официальное обвинение. Майкл решительно настаивал на том, чтобы очистить свое имя, но казалось, что идти ему предстоит не в заслуженный Суд штата Калифорния, а за игорный стол в Лас-Вегасе, где на карту поставлены его свобода и карьера. Во всяком случае, так видели ситуацию его приближенные. Чего многие люди не знают, так этого того, что сам Майкл готов был рискнуть всем и пойти на процесс. На уголовный процесс, с угрозой тюремного заключения, а не на гражданский процесс с наказанием в виде денежного штрафа. Вот настолько он был уверен в собственной невиновности! Он даже дал своим адвокатам распоряжение добиться отсрочки гражданского процесса, чтобы уголовные слушания моги пройти вперед и вердикт «при полном отсутствии оснований для сомнения» был вынесен раньше, чем вердикт на основе «соотношения вероятностей». В таком случае оправдательный вердикт серьезно ослабил бы шансы доктора Чандлера в гражданском иске.
Но в ноябре 1993 года судья отклонил это ходатайство, потому что формальных обвинений Майклу к тому моменту так и не выдвинули. Вместо этого судья принял решение о безотлагательном гражданском судебном разбирательстве, чтобы мальчик не забыл прошедшие события. Дата начала слушаний была назначена на март. Это решение изменило все: если гражданский процесс обернулся бы не в пользу Майкла, как он мог ожидать справедливого уголовного суда? Ничего удивительного, что в таких обстоятельствах было принято решение уладить гражданский иск вне суда. Эти деньги (по слухам, около 15 миллионов долларов) были заплачены не за молчание и не за то, чтобы обмануть правосудие, потому что в данном случае это правосудие обманывало Майкла. Это были деньги, призванные спасти его от пародии на справедливость. Люди забывают и о том, что в принятии этого решения участвовал еще и страховщик, покрывавший личную ответственность Майкла. Помните: Майкл намеревался бороться до конца. Но в ситуации постоянно менявшихся обстоятельств и среди многочисленных ходатайств было принято командное решение уладить дело вне суда. И договор об урегулировании дела недвусмысленно заявлял в письменной форме, что этот платеж не являлся признанием вины.
Еще одно распространенное заблуждение, которое следует развеять, это что Майкл этими деньгами купил молчание Чандлеров. На самом деле договор лишь запрещал Чандлерам обсуждать это дело в СМИ, но вовсе не запрещал им давать показания на уголовном процессе – что и было со временем подтверждено (в 2005 году, во время процесса по делу Арвизо – прим. перев.). Урегулирование дела было единственным способом для Майкла закончить этот кошмар. В то время это казалось его команде наименьшим из зол – и доктор Чандлер в итоге не так уж много выиграл, потому что, как сообщалось, он и его жена получили лишь около полутора миллионов каждый, а остальные деньги отошли мальчику, который в будущем порвал отношения с родителями.
В ноябре 2009 года, через четыре месяца после смерти Майкла, 65-летний доктор Чандлер был найден мертвым в своей квартире в Нью-Джерси. Он умер от огнестрельного ранения, и в руке у него был обнаружен пистолет.
К началу 1994 года, потратив миллионы долларов, созвав два Больших жюри и опросив более 150 свидетелей, включая всех детей, когда-либо гостивших в Неверленде, департамент полиции Лос-Анджелеса и окружной прокурор Том Снеддон вынуждены были признать, что состав преступления отсутствует.
К сожалению, Снеддон отказался закрыть на этом дело. Он объявил, что оно «приостановлено», тем самым оставив открытую дверь для тех, кто мог бы выступить с обвинениями в будущем. Работники масс-медиа тоже не прекратили погоню.
Два года спустя, в 1995 году, моей жене Маргарет позвонил знакомый журналист и предупредил, что ходит слух о некой «секретной» видеозаписи. «И что же на этой записи?» - спросил я. – «Майкл в душе… вместе с Джереми», - ответила жена. Наш сын. Племянник Майкла. «Они собираются напечатать историю о том, что Майкл якобы заплатил нам за молчание», - сокрушалась жена. Мы были в полном отчаянии, не зная, плакать ли от несправедливости или кричать от безумия всей этой ситуации.
Наши адвокаты немедленно довели до сведения «National Enqirer», что если те напечатают хотя бы первый абзац этой лжи, газету закроют в течение недели. В кои-то веки те прислушались. К сожалению, продюсеры скандального телешоу «Hard Copy» (в народе известного как «Твердая копия, жидкие факты») запустили в эфир репортаж о том, что эту видеозапись якобы нашли, и корреспондент Дайан Даймонд на голубом глазу сообщила зрителям (а позже повторила в эфире радиостанции KABC-AM), что полиция пересмотрит дело против Майкла. В ту же неделю департамент полиции Лос-Анджелеса опроверг слухи о существовании подобной видеозаписи.
Как оказалось, источником этой лжи был не кто иной, как Виктор Гутиеррез, журналист-фрилансер из Венис-бич. Адвокаты Майкла возбудили иск о клевете. Судья и присяжные постановили, что история была ложной и злоумышленной, и присудили моему брату возмещение убытков в размере 2,7 миллионов долларов. Гутиеррез объявил себя банкротом и сбежал в Мексику. Но, несмотря на эту маленькую победу, кажется, уже тогда я интуитивно чувствовал, что эта сага никогда не уйдет в прошлое.
Оставив ужас 1993 года позади, Майкл перевернул страницу своей жизни. Он твердо решил не изменять своей жизненной философии и не менять своего отношение к детям на основе единичного неприятного опыта с одной семьей. В его мире любовь никогда не капитулировала перед ненавистью. Майкл верил тому, что подсказывало ему сердце, и считал, что Бог знает правду. Он не позволил этим событиям запятнать его любовь к детям и не допускал, чтобы внешние обстоятельства изменяли его личность. В этом была его сила, а не слабость. Однако Майкл принял некоторые меры предосторожности: он никогда больше не спал в одной кровати с ребенком и никогда не оставался с ребенком в спальне наедине. В остальном же Неверленд продолжал функционировать на тех же принципах доверия, любви и милосердия.
В феврале 1994-го в отеле MGM в Лас-Вегасе состоялось шоу «Jackson Family Honors». Мы специально пригласили Опру Уинфри принять участие в этом вечере в роли ведущей. Так как именно она показала Майкла в благоприятном свете в своей передаче годом ранее, мы сочли, что будет уместно, если она поприветствует его на вечере, посвященном гуманизму. К тому же в декабре 1993-го она поддержала президента Билла Клинтона в принятии Национального акта о защите детей - нового закона против жестокого обращения с детьми. Теперь, думали мы, она могла бы присоединиться к Майклу, большому другу детей, и выразить свою поддержку.
К нашему удивлению, она отказалась, сославшись на то, что станет неподходящей ведущей для этого мероприятия. Тем не менее, она пожелала нам удачи. Это была досадная ситуация – мы знали, как сильно Опра любила Майкла. И все же это не приуменьшило важность события. Когда Майкл вышел на сцену, весь зал встал и встретил его овациями, длившимися, наверное, дольше десяти минут. Замечательно было видеть Майкла на сцене ожившим и здоровым после всего абсурда прошедшего года. Он казался сияющим и счастливым.
И в 1994 году у него было достаточно оснований, чтобы чувствовать себя на вершине мира - он наконец-то нашел себе достойную партию. Женщину, у которой было непростое детство; женщину, которую не ослепляла слава Майкла; женщину, которая знала, каково жить под взглядами публики, и не нуждалась в его деньгах. Женщину, которая полностью понимала его мир и не ждала от него ничего кроме любви. Лиза Мари Пресли отвечала всем его требованиям.
(morinen)
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
| ната | Дата: Воскресенье, 14.04.2013, 21:16 | Сообщение # 60 |
Новосибирск
| Глава 18
Любовь, Шахматы и Судьбаперевод
Оглядываясь назад, я вспоминаю, что Лиса Мария Пресли не раз появлялась в жизни Майкла, но для посторонних эти встречи оставались незамеченными. Прослеживая события прошлого, теперь становится ясным, что их союз был Божьим замыслом. Я не верю в случайности. И я знаю, что Майкл чувствовал, что он и Лиса предназначены друг для друга, когда они встретились уже взрослыми в конце 1992 года. Он рассматривал судьбу как игру в шахматы. Люди - это фигуры, а Бог – игрок, передвигающий нас на доске до тех пор, пока Король не «съест» Королеву.
К моменту большого интервью с Опрой у Майкла с Лисой уже сложились «отношения по телефону», затем они переросли в настоящий роман, но после событий 1993 года их брак ошибочно стали воспринимать как «фиктивный, для восстановления репутации». Они флиртовали, разговаривали и начали испытывать чувства друг к другу задолго до того как начался кошмар, связанный с вымогательством.
Эта судьбоносная встреча состоялась в 1974 году, когда мы давали эстрадные представления в Вегасе. В один из дней мы поехали к месту, недалеко от озер Тахо, где должны были давать представление в казино Сахара-Тахо. Зал был рассчитан на тысячу мест, привлекал любителей (как правило, приглашенных) Фрэнка Синатры и Чарли Рич.
В какой-то момент нашего ничегонеделания Джеки и Майкл, должно быть, заблудились и очутились в одном из лифтов для персонала казино. Они ехали, ничего не подозревая, глядя себе под ноги, когда лифт остановился, двери открылись, и вошел Элвис: с гладкими волосами, в блестящем белом комбинезоне с высоким воротником и толстым полотенцем на шее. Он посмотрел на Джеки и Майкла.
«Вы те самые Джексоны?» — спросил он. Они кивнули, прибывая в шоковом состоянии. Казалось бы, если ты уже встречался с такими людьми как Смоки Робинсон, Сэмми Дэвисом-младшим или Джеки Уилсоном, то уже ничто не сможет тебя взволновать, но случайно проехаться в лифте с Элвисом оказалась самой большой и захватывающей неожиданностью, несмотря на то, что эта встреча длилась недолго. Через несколько секунд двери открылись, и Элвис вышел из лифта.
«Удачи, ребята!» — сказал он напоследок. Вот так Майкл встретил своего будущего тестя, хотя Элвису не суждено было об этом узнать.
Я был раздосадован, что упустил такую возможность, но через несколько лет я остановился в отеле (не помню уже в каком), в Неваде, и заметил главного помощника Элвиса, полковника Тома Паркера посреди облака сигарного дыма. Он был легендой – менеджер из менеджеров: в очках, полноватый, в своем фирменном красном шарфе, обмотанным вокруг двойного подбородка. Он сидел за ресторанным столиком, рядом с казино. Я отважился поздороваться. Мы сидели и болтали обо всех делах Элвиса и Джексон 5, в то время как я, двадцатилетний, делал вид, что затягиваюсь одной из его огромных сигар.
Он был очарован моей матерью и Джозефом. «Скажи мне, как они смогли воспитать столько талантов в одной семье? Я хочу это знать», — сказал он, вероятно, высчитывая при этом в голове комиссионный процент и умножая его на девять.
Он разрешил мне задавать ему любые вопросы об Элвисе, и тогда я узнал, что «Король» обожал пончики и блюзовую группу Мадди Уотерс. Я не мог удержаться, чтобы не спросить об одной вещи, которая всегда меня интриговала: «Это правда, что вы делите всё напополам с мистером Элвисом?» — спросил я. Он рассмеялся над моей дерзостью. «Да», — ответил он, и выпустил густой клубок дыма.
Я все ещё был довольно неопытен в вопросах бизнеса, и, тем не менее, я думал, что Элвис, должно быть, сумасшедший, если он отдает половину своего заработка. Однако Полковник Паркер был очень умён. Он был расслаблен, чувствуя себя полноправным хозяином положения, и он рассказывал мне о своем долгом сотрудничестве с Элвисом, о том, что самая важная вещь в бизнесе — это доверие. Он сказал, что Элвис был самым трудолюбивым человеком, какого он только знал. Позже, когда я рассказал братьям об этой воодушевляющей встрече, Майкл хотел знать только одно: «Ты спросил его, нравится ли ему Джеки Уилсон?». Это был вопрос, который я должен был задать. «Конечно, нравится, ведь он, похоже, украл его движения!» — пошутил Майкл.
Мы узнали от полковника Паркера, что 6-летняя Лиса Мария была большой фанаткой пятерки Джексонов, и она, однажды, уже видела наше выступление. Она посетила наш концерт с одним из бэк-вокалистов своего отца. Оказывается, её даже приглашали за кулисы, чтобы познакомиться с нами. В следующий раз я встретил Лису Марию примерно 17 лет спустя, году в 1990-91, в аптеке в Брентвуде, одном из районов Лос-Анджелеса. Я хотел было подойти к ней поздороваться, но она выглядела очень уставшей, и я не решился. Вскоре после этого, в 1992 году, Лиса и Майкл обнаружили, что у них есть общий друг, австралийский художник Ливингстон Стронг. Он был человеком, который нашел для моего брата секретное убежище в ангаре аэропорта, а теперь еще оказался в роли случайного свата. Он свел их вместе на вечеринке, и с того дня (она все ещё была замужем за Дэнни Кео) началась их дружба, медленно формирующая фундамент для более глубоких чувств.
Когда Майклу выпало тяжелое испытание в 1993 году, Лиса Мария постоянно поддерживала его, она была одной из тех друзей, к кому он мог обратиться за советом по телефону из любой точки света. Среди таких друзей были владелец отеля Стив Уинн, талантливый менеджер Сэнди Галлин и менеджер Эм-Си-Эй Рекордс Дэвид Геффен. Но Лиса Мария впечатлила Майкла своими благоразумными, прямолинейными и жесткими советами. Среди прочих знакомых Майкла её взгляд на вещи был иным. И когда она замечала, что кто-то из его окружающих несет чушь, она ясно выражала свое мнение по поводу этих людей. Такая откровенность всегда заставляла Майкла посмеиваться. В ней не было ни капли напыщенности или жеманства. Она была женственной, красивой и сильной. Его влечение было очевидным.
Их ни разу не видели вместе на публике до 1994 года (поэтому, видимо, и возникли разговоры об «удобном» браке), но, в действительности, впервые они появились на публике в мае 1993-го на мероприятии, посвященном детской благотворительности. Они присутствовали на нем в качестве гостей бывшего президента Джимми Картера.
Майкл никогда не упускал возможности встретиться с президентами! Он не только специально изучал биографии почти каждого из них, но и его журнальный столик в гостиной Неверленда был уставлен фотографиями в рамках, на которых были запечатлены его встречи с Картером, Клинтоном и Рейганом. Майкл очень гордился коллекцией таких фотографий, особенно он сдружился с Клинтонами.
Вскоре его дом наполнился фотографиями Лисы Марии, её двоих детей и их совместными фотографиями с Майклом. Прошло 20 лет с тех пор, как они впервые увидели друг друга в 1974, а теперь Джексон влюбился в Пресли. Дочь Короля и Король поп-музыки — судьба не могла бы написать лучшего сценария, чем этот.
Свадьба была тайной. Настолько тайной, что даже мы не знали, что она проходила. Церемония состоялась в Доминиканской Республике, в августе 1994 г. Было решено не ставить в известность никого из членов семьи, так как «мы не хотим никакой суматохи». Чем меньше людей знало об этом, тем меньше шансов было у журналистов узнать про церемонию. Но если бы мама присутствовала там, возможно, она бы напомнила регистратору брака, что имя её сына не «Майкл Джозеф Джексон», как это прозвучало в клятвах к изумлению Майкла.
Как только Лису Марию и Майкла объявили мужем и женой, взволнованный новобрачный позвонил своей матери из номера в отеле, чтобы сообщить о «большой новости», но она приняла это за шутку.
— Ты говоришь, что женился на Лисе Марии Пресли? Нет, это неправда, — сказала она.
— Я женился! Я действительно женился! — сказал он, и начал смеяться.
— Я тебе не верю!
— Хочешь поговорить с ней? Она сейчас рядом со мной…
Мама слышала, как они громко смеялись, прежде чем Лиса Мария взяла трубку и сказала «Здравствуйте», а потом передала трубку обратно Майклу. Но она все равно не поверила.
— Это не она, это какая-то черная девушка, притворяющаяся Лисой, — сказала она. К этому моменту, Майкл хохотал так, что едва мог говорить.
Да благословит маму Господь, она ожидала, что дочь Пресли будет говорить в точности так, как ее отец, — медленно и растягивая слова. Сегодня она вспоминает: «Её голос звучал иначе, чем я себя представляла».
Была, наверное, ещё одна причина для маминых сомнений: Майкл часто звонил ей, Рибби или Джанет, искажая свой голос и претворяясь кем-то другим. Его английский акцент был очень убедительным, поэтому они всегда были одурачены.
Маме очень понравилось тогда, во время его телефонного звонка из Доминиканской Республики, слышать насколько Майкл был счастлив, что теперь у него есть жена. Я видел их редко, поскольку они были поглощены друг другом. Мое прежнее беспокойство по поводу того, что он всегда был одинок в окружении профессиональных консультантов или заполнял пустоту случайными людьми, испарилось. Теперь у него был кто-то искренний, с твердым характером и большим сердцем, кто не боялся стервятников, окружавших его.
Меня смешили утверждения масс-медиа, что брак Лисы и Майкла был фальсификацией, потому что в нашей семье все знали, насколько глубокими были их отношения и как сильно они хотели быть вместе. Радость Майкла невозможно было подделать. Интимная сцена, которую вы видите в видеоклипе “You are not alone” являлась искусством, имитирующим жизнь — милая сцена, показывающая, насколько легко им было друг с другом, и как они любили смеяться.
Слухи о том, что мы «питали отвращение» к жене брата были далеки от истины. Мы приняли ее с теплотой и ни минуты не сомневались, что она желает для Майкла только самого лучшего. Она особенно подружилась с Рибби и Джанет. Когда мои сестры проводили время с Лисой Марией, они слышали, что и как она говорит о Майкле, и после расставания с ней они всегда говорили одно и то же: «Эта девушка без ума от него!».
Теперь, когда Лиса Мария вошла в жизнь Майкла, я перестал писать ему сообщения. Меня интересовал лишь один вопрос: в порядке ли Майкл. Когда я знал, что с ним все хорошо, мне тоже было хорошо.
Майкл был нацелен на обеспечение своего будущего. В самом начале своей карьеры он поклялся, что не станет «просто ещё одним черным артистом, который остался ни с чем». В первый раз он сказал это, когда еще не мог представить себе, насколько он станет успешным. Кроме того, он говорил матери, что хочет вести свой бизнес таким образом, что «наша семья никогда больше не будет беспокоиться о деньгах».
Теперь, когда он обзавелся собственной семьей, финансовая безопасность стала во главе угла. Не имело значения, ни сколько миль отделяло его от Гэрри и Индианы, ни сколь огромен был его успех — ничто не могло стереть воспоминания о том, как нашим родителям приходилось бороться за выживание. Эти воспоминания никогда не покидают тебя и заставляют постоянно двигаться вперед.
Возможно, теперь люди лучше поймут, почему Майкл так безжалостно добивался своих целей, в частности того, что теперь называют «самой крупной сделкой в истории музыкального издательства». В 1983 году Пол Маккартни рассказал ему, что настоящая финансовая безопасность обеспечивается владением прав на песни. Год спустя Майкл потратил 47,5 миллионов долларов на знаменитый издательский каталог ATV, содержащий около 4 000 песен, включая “Tutti Frutti” Литтла Ричарда (Джозеф, я уверен, был очень счастлив). Но самым ценным в этом каталоге были хиты Битлз и другие их песни, написанные за период 1964-1971.
По иронии судьбы Пол и сам пытался выкупить издательские права, которые его группа потеряла в 1960. Как говорили, он предлагал вдове Джона Леннона, Йоко Оно, вложить 20 миллионов и выкупить этот каталог с ним напополам. Из этого ничего не вышло, и он потерял интерес к сделке, так и не предприняв никаких серьезных шагов. Но когда он узнал о сделке Майкла, Пол публично заявил, что он оскорблен, хотя для Йоко тот факт, что такой престижный каталог попал в руки Майкла, был «благословлением».
Я думаю, всё зависит от того, какое решение ты принимаешь, и Майкл, следуя этому правилу, предложил самую высокую цену. Если Пол так хотел получить каталог в свое полное владение, ему следовало действовать, а не болтать. Но он не сделал этого и проиграл. Таков бизнес. Думаю, что он, как и многие другие люди, недооценивал Майкла. Многие думали, что они знают Майкла, но мне хотелось бы сказать всем этим людям следующее: детские поступки, мягкий голос или заголовки газет могли ввести вас в заблуждение, но правда заключалась в том, что Майкл был очень умным бизнесменом с фантастическим видением.
Когда к коллекции собственного каталога MiJac (который включает всю его музыку, а также кое-что из музыки Ray Charles, Sly и the Family Stone) добавилась коллекция каталога ATV, Майкл внезапно стал обладателем самого высокодоходного бизнеса в музыкальной индустрии.
С помощью адвоката Джона Бранки он провернул в Голливуде блестящую сделку, чтобы обеспечить свое будущее. Девять лет спустя Джон Бранка применит этот удачный ход на другом уровне. Sony объявила о желании купить половину каталога ATV, однако не для того, чтобы его потом продать: Sony собирались сделать на нем свой бизнес. Но Майкл тоже хотел делать бизнес. Звукозаписывающая компания, наверное, должна была подумать дважды. Сделка, которая в итоге состоялась, дала Майклу ещё большую власть в индустрии музыки, так как Сони заключила сотрудничество, в котором, каждая из сторон, владела половиной каталогов обеих компаний, создавая объединения интересов в пределах компании Sony-ATV, оцененной около миллиарда долларов. Майкл, с 50% Sony и с 50% компании ATV, отныне стал полноправным владельцем доли в собственной компании.
Самым привлекательным условием данного соглашения было то, что Майкл ни при каких обстоятельствах не мог быть принужден продать свою долю, как второй стороне, так и третьим лицам. Как объяснил Майкл, это означало, что часть его собственности навсегда останется неприкосновенной: «ни в коем случае ни Сони, ни какая-либо ещё компания не сможет у меня это отобрать». На бумаге это выглядело как союз, заключенный на небесах.
перевод lumsdiana
"Самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего ее мужчины." Ив Сен-Лоран
|
| |
| |
|
